Разговоры с живым мертвецом

– М‑да…Пару раз, значит, подрался с хулиганами… не знаю даже. На самом деле, скучная у меня жизнь. Может, даже скучнее, чем у тебя, – Максим подмигнул пациенту.

– Трупы уже доводилось видеть?

– Да. В «анатомичке».

– В психушку на экскурсию водили?

– Да‑а…

Симеон широко улыбнулся, демонстрируя нескладно расположенные желтоватые зубы.

«Твою же за ногу! Не мог ли он видеть меня в «Столичной»?». Максим лихорадочно перебирал лица, отпечатавшиеся в памяти за время практики в психиатрической клинике.

Видимо, все мысли и переживания отразились на лице.

– Ой, не могу! Да расслабься ты! – Симеон трясся, словно в эпилептическом припадке. – Я не из этих! Просто… хочу понять, что ты видел, а чего ещё нет.

– Откуда мне знать, чего я не видел?

– Вот я и спрашиваю. Видел, как человек умирает?

– Нет, – признался Максим, не жалея, впрочем, об отсутствии такого опыта. – А ты?

Пациент прищурился и заговорщически оглядел комнату, насколько это вообще было возможно, не поворачивая головы. То ли убедившись, что в палате нет камер, то ли не найдя их, то ли совершив этот ритуал, что называется, для порядку, Симеон снова улыбнулся студенту.

– Рассказать, как это было?

Хотя Максим и не был в восторге от перспективы услышать очередную байку или лагерную страшилку, это всё‑таки лучше, чем разговаривать ни о чём с каким‑то чудаком. Поэтому интерн пододвинул табурет поближе к койке Симеона и устроился поудобнее.

– Валяй!

 

Просьба

 

1

– Молодой человек! Молодой человек!

Понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать, что звали меня. Одиночество притупляет восприятие, и голос должен был пробиться через пелену рефлексии и музыки в голове (я и без наушников могу оградиться от этого мира). Плюс ко всему, я шёл с работы и сильно устал. Даже не от самой работы, а от дороги туда‑обратно. Толпа в метро высасывает жизнь, аж в сон клонит.

На другой стороне дороги стояла пожилая пара, довольно симпатичная, если не обращать внимания на морщины: высокий старик в строгом костюме, блестящий сединой на висках, и миниатюрная, улыбчивая, с блестящими глазами бабулька‑живчик в бежевых свитере, брюках и туфлях‑лодочках. Она махала рукой до тех пор, пока я не пошёл в их сторону.

– Вы не торопитесь?.. Простите, пожалуйста. Видите ли, – начала старушка, – мы приехали за внучкой, забрать её за город. Поле, лес, речка… Она не в курсе, это сюрприз. Все говорят ей, что мы не сможем приехать… Мы хотим забрать её, но так, чтобы ни с кем не видеться; моего сына удар хватит, если он нас увидит – так давно мы не общались… Молодой человек, можно, мы вас попросим кое о чём?

У меня нет привычки отказывать пожилым людям. То ли они так убедительно просят, то ли мне попросту жалко их из‑за присущей их возрасту немощи. Я молча кивнул, давая понять, что выслушаю просьбу, хотя, признаюсь, высказанное желание забрать ребёнка незаметно от родителей должно было насторожить.

– Динка сейчас во‑он в том доме, – заговорил старик, указывая на четырёхэтажное здание в конце улицы, – срединный подъезд, третий этаж… –Старик не успел договорить, так как его перебила бабушка.

– Квартира номер 27. Не могли бы вы подняться и позвать её выйти к нам?

Тут уж я не смог промолчать.

– Лол! То есть, вы считаете, что незнакомец, заходящий в чужой дом и зовущий ребёнка выйти с ним – это нормально?

Старики переглянулись. Я, конечно, выразился жёстко и даже грубо, но – вот реально! Не хотят, чтобы их заметили, втихую вывести ребёнка уговаривают… Больше похоже на похищение, а не на сюрприз.

– Это не похищение, юноша, – произнёс старик, пристально глядя мне в глаза, – это освобождение.

***

– Пап, а мама приедет меня навестить?

– Боюсь, что нет.

– Мама всё ещё в карантировке?

– Да, Динозаврик, ей пришлось там задержаться.

– А когда она вернётся?

«Как сказать ребёнку, что мама больше не приедет?» Мужчина понуро опустил голову, словно искал ответ где‑то на полу. «Сказать, что она очень‑очень далеко? Что надо терпеливо ждать её возвращения?» Он не знал, что ответить. К счастью, в этот момент его позвали снаружи:

– Андрей Иванович, можно вас на минутку? Надо кое‑что обсудить.

Андрей Иванович вышел за дверь.

Дина неважно себя чувствовала. Голова болела, подташнивало, сил бегать‑прыгать не было. Да и не дали бы ей играть сейчас. Все говорили, – папа говорил, – что нужно пару недель поменьше шевелиться, лежать в кровати, да в целом «поберечь себя» Тогда ей станет лучше. Но шла уже третья неделя, а лучше почему‑то не становилось.

«Пара недель – сколько это на самом деле?»

Девочке стало плохо, когда они всей семьёй поехали в парк аттракционов. День прошёл чудесно. Маме нанесли на лицо боевой раскрас индейца. Папа чуть не подавился попкорном. В целом, было весело. Вечером же, когда они возвращались, она уснула в машине, а когда проснулась, то уже лежала в этой самой кровати, а папа сидел на стуле, с поцарапанным лицом, грустный и какой‑то «помятый». Мамы рядом не было. Папа тогда сказал, что мама уехала куда‑то по делам, в ко‑ман‑ди‑ровку.

«Командир‑коровка? Как же она носит фуражку, с рогами‑то? Ах, у коровок нет рогов, они только у бычков и барашков. И у невезучих пап, как говорила воспитательница».

2

Я вошёл в комнату. Девочка лежала в кровати со страдальческим лицом и забинтованной головой; правая рука бессильно свисала с края, левая покоилась поверх одеяла.

Часы на стене как будто не шли – я не слышал тиканья. И не слышал собственных шагов. Слышала ли она их? Неясно, но, по крайней мере, она почувствовала, что больше не одна в комнате. Засопев и скривившись как от неприятного запаха, когда я приблизился к кровати, она открыла глаза.