Ребенок от предателя
Меня отпускает, когда я понимаю, что тема отца Кирюшке больше неинтересна, и я постепенно успокаиваюсь. Сын округляет глаза и уносится обратно в кухню.
Выхожу на кухню, где меня ждет горячее какао и гора бутеров. Стону при виде еды, а мой желудок услужливо бурчит в предвкушении трапезы.
– Вот ты искусительница. Я вообще‑то слежу за питанием.
Кира оглядывает меня недовольным взглядом.
– Зачем, интересно? Ты в идеально форме. Аппетитнее, чем даже перед беременностью. Сейчас кругло там, где нужно.
Закатываю глаза и сажусь напротив. Выдыхаю.
– Ну и что дальше, Ник?
Я прекрасно понимаю, о чем спрашивает сестра. Но…
– О чем ты?
Кира громко цокает.
– А то ты прям не понимаешь. О Леше. Неужели ты вот так все оставишь?
Киваю. Нет сил снова повторять, что это все в прошлом. Он не помнит меня, и тем более не помнит того, что я родила ему сына.
– Что‑то какая‑то непонятная история с этой его женой.
– Что ты имеешь в виду?
Кира пожимает плечами.
– Да не знаю. Но из того, что ты мне рассказала, складывается ощущение, что эта Вероника боится не за Лешу, а за себя.
Глава 8
Осматриваю взрослого мейн‑куна, от которого меня отвлекает легкий стук в косяк двери. Поднимаю глаза – на пороге смущенная Маша. Переводит виноватый взгляд с пациента на меня.
– Что случилось, Маш? – Бросаю контрольный взгляд на кота и киваю его хозяйке: – Все в порядке. На контроль через неделю, посмотрю динамику.
Хозяйка с важным видом берет своего питомца и выплывает за дверь.
Маша провожает её взглядом и чему‑то усмехается. Иду мыть руки и вопросительно выгибаю бровь.
– Чего ты веселишься?
Маруся наклоняется ко мне, как будто кто‑то может её услышать, и прикусывает губу.
– Просто у всех этих хозяек такой вид, ка будто они как минимум несут к вам принцев и принцесс.
Хмыкаю. Вытираю руки и иду в приемную. Голова трещит от перенапряжения, а если я сейчас чего‑нибудь не съем и не выпью чай, то остальные пациенты могут остаться без квалифицированной помощи.
– Для хозяев их питомцы и правда как минимум королевских кровей. Особенно если знать, сколько они в них вкладывают заботы и финансов, то иногда я жалею, что родилась обычным человеком, которому нужно пахать.
Мы смеемся, а потом я вспоминаю, что Маша не просто так, видимо, заглянула в кабинет во время осмотра.
– Марусь, а что случилось, что ты пришла аж в кабинет, пока у меня пациент был?
Маша ойкает.
– Совсем сбилась с мысли, Вероник, – берет со стола записку и протягивает мне, – вот, звонила Ольга и просила очень срочно ей перезвонить по этому номеру. Что‑то снова случилось.
У меня сердце неприятно екает. На сегодня у Ольги не назначено осмотров, а значит, снова случилось что‑то серьезное. Набираю номер и перестаю дышать в ожидании ответа. После второго гудка слышу взволнованный голос девушки.
– Вероника, хорошо, что ты так быстро мне перезвонила. Прямо не знаю, куда бежать и что делать, – тараторит она, пока я пытаюсь разобрать её пылкую речь.
Прикрываю глаза и делаю глубокий вдох.
– Оль, помедленнее, пожалуйста, я ничего не могу разобрать.
Кажется, на том конце раздается жалобный щенячий плач, от которого грудь пронзает болью.
– Что там у тебя?
– Очередной подкидыш, Вероник. Малышка совсем, вся в крови. Кажется, что‑то с лапой, она на неё не наступает совсем.
Ещё немного, и Оля сама заревет в голосину.
– Так, вези. У меня сейчас обед как раз, посмотрим твоего малыша.
Девушка выдыхает.
– Спасибо, большое тебе спасибо, я через пять минут прилечу.
Успеваю глотнуть чай и запихнуть в себя огурец с хлебом, когда в окно вижу машину Ольги. Она на высокой скорости подъезжает к зданию, и до меня через приоткрытое окошко доносится визг тормозов.
Подскакиваю и выбегаю на улицу.
– Маш, режим повышенной готовности.
Помощница выскакивает из служебного помещения и кивает, уносясь в кабинет. Машина Ольги, кажется, не пережила только серьезных аварий. Да и при взгляде на эту груду металлолома удивляешься, что она в состоянии кого‑то возить и не глохнуть. Но я уже привыкла к виду этой машины и без задержки лезу на заднее сидение, где, завернутое в одеяло, на меня жалобно смотрит нечто напоминающее собаку.
– Боже, кто с ней такое сотворил? – прикладываю ладонь к груди, за которой колотится сердце. – Бедный малыш.
Ольга уже суетится вокруг меня, помогает достать пострадавшего, постоянно что‑то приговаривая еле слышным голосом.
– Ты не паникуй, – осаждаю, потому что паника Ольги плавно перетекает на меня, а мне нужна холодная голова, – у этого малыша большая воля к жизни, иначе сейчас я бы не держала его на руках.
– Да я ехала в приют, а тут под машину бросается. Я даже не сразу сообразила, что это живой щенок. Думала какой‑то комок грязи. Потом кровь увидела, и совсем дурно стало. Видно же, что кто‑то над щенком поиздевался, – она не отстает от меня ни на шаг.
Мельтешит сбоку. Она совсем молоденькая, лет двадцать, но у неё настолько большая душа, что если бы она могла, то приютила бы всех бездомышей. Она продолжает что‑то рассказывать, а в голосе чуть ли не слезы.
Но это и не удивительно. Я сама готова разреветься при виде выражения глаз животного. Правду говорят, что самое страшное животное – это человек. И сейчас подтверждение этому трясется у меня на руках.
– О божечки, – Маруся прикрывает ладошкой рот, а её зеленые глаза испуганно распахиваются, – Вероник, это кто?
