Рука в перчатке

– Так и есть. – Сторрс поджал губы, а затем продолжил: – Циммерман отвратителен. Интеллектуальный и моральный падальщик. И это называется современной психологией! Фу! – Он махнул рукой. – Что еще он сказал?

– Ничего.

– Ты вроде говорила о смертельном ранении.

– Стив просто нес какую‑то околесицу. Мне показалось, он не в себе. – Сильвия снова закусила губу, но затем приоткрыла рот и выпрямилась. – Однако я опоздала и вас задерживаю. Вчера вечером у меня был долгий разговор с Дол.

– Да, ты обещала поговорить с ней, – кивнул Сторрс. – А я ответил…

– Я знаю. Но послушайте, Пи Эл. Ради бога, послушайте! Я понимаю, с вами бесполезно спорить насчет Дол: мы только поссоримся. Но я должна передать вам то, что она сказала. Есть три важных момента. Погодите‑ка. – Порывшись в сумочке из страусиной кожи, Сильвия достала какую‑то бумагу и бросила на нее сосредоточенный взгляд. – Итак, во‑первых, вопрос огласки. Дол говорит, все нормально. Вчера я сказала вам, что статья в воскресном выпуске «Газетт» была случайностью. Лен Чисхолм…

– Пустой разговор! – Сторрс был непреклонен. – Сильвия, в самом деле…

– Погодите, Пи Эл! – Сильвия повысила голос. – Успокойтесь! И тогда сможете мыслить разумно. Лен Чисхолм раздобыл те фотографии и поиздевался над нами, и мы думали, он просто шутит, но затем редактор воскресного выпуска предложил ему за них двести долларов, а Лен остро нуждался в деньгах. Дол говорит… – Сильвия прищурилась, глядя на бумагу. – Она дает письменные гарантии, что подобное впредь не повторится. Это пункт первый. Далее, насчет того, что я провожу там слишком много времени. Лично я считаю это глупым, ведь какая разница, там я или где‑нибудь еще, за исключением разве что кутузки, и вообще там ничуть не хуже, чем на собачьей выставке, да и пахнет поприятнее. Но в любом случае Дол написала: «Мисс Раффрей будет приходить в офис на совещания не чаще трех раз в неделю». Таким образом, вопрос улажен. И третий, последний пункт… Большая уступка, на которую мне пришлось пойти. Дол меня уговорила. Лично я не считаю название фирмы «Боннер и Раффрей» чем‑то позорным для себя, и мне нечего стыдиться, но Дол меня убедила. Новое название будет «Детективное агентство Боннер, инкорпорейтед», и мы с Дол, как и раньше, разделим паи пополам. Она станет президентом, а я вице‑президентом и казначеем. Так что нечего тут сидеть и осуждающе качать головой!

Голова Сторрса медленно и монотонно покачивалась из стороны в сторону, что было нехарактерно для человека с таким апломбом. А после слов Сильвии Сторрс застыл, мрачно уставившись на девушку, и пророкотал:

– Сильвия… мое дорогое дитя, дорогая Сильвия…

– Ой, ради всего святого! – раздраженно отмахнулась она. – Пи Эл, сантименты – это уже слишком. Давайте говорить напрямую. А так просто нечестно.

– Конечно нечестно. – Он снова покачал головой и тяжело вздохнул. – И я отнюдь не развожу сантименты. Я просто кое о чем думаю… но не сейчас… нет, сейчас не могу. Так, по‑твоему, я размяк? – Его тон внезапно стал мрачным. – Не совсем так. Впервые в жизни понимаю убийц. Прямо сейчас я способен убить человека. – Он сжал лежащие на столе руки в кулаки. – Голыми руками. Без малейшего сожаления. И мне кажется, сделал бы доброе дело. И с удовольствием… – Он внезапно осекся и ударил кулаком по тяжелому пресс‑папье с такой силой, что оно заскользило по полированной столешнице и столкнулось с корзиной для бумаг. Сторрс злобно посмотрел на корзину, затем перевел взгляд на Сильвию. – Я треклятый дурак! Нет, не могу. Полагаю, сегодня вечером ты приедешь в наш загородный дом?

Сильвия не верила своим глазам:

– Боже мой, вы не в себе – никогда не видела вас таким!

– Я в порядке. – Его голос снова стал резким. – Но это… Впрочем, забудь. По крайней мере, до сегодняшнего вечера. Так ты приедешь в Берчхейвен?

– Попозже, – кивнула Сильвия. – Мы собираемся поиграть в теннис и поужинать у Мартина. Джанет тоже хотела к нам присоединиться. Что‑то связанное с деньгами? Я имею в виду убийство, которое вы планируете. Потому что, по‑моему, у меня еще достаточно…

– Нет. Дело не в деньгах. – Он окинул ее печальным взглядом. – Да благословит тебя Бог, моя дорогая! И спасибо тебе…

– Прекратите! Опять размякли? Даже и не думайте!

– Я вовсе не размяк. Просто вспомнил, как ты настояла на покупке двух тысяч казначейских акций нашей корпорации, когда…

– Зачем это вспоминать? В любом случае я ведь ничего не потеряла?

– Слава богу, нет! На рынке ценных бумаг акции даже поднялись…

– Тогда забудьте. Пи Эл, дорогой, советую забыть и об убийстве тоже. – Сильвия поднялась с кресла, ее улыбка стала еще более неотразимой. – Впервые в жизни вижу вас в такой ярости. Вам придется постараться быть паинькой. Сомневаюсь, что мы с Джанет приедем раньше десяти: вы же знаете, какие ужины у Мартина… Но меня уже тошнит от фазана. Когда мы поженимся, ему придется забыть о фазанах. – Она бросила взгляд на наручные часы. – Боже правый, я испортила вам утро! – Помахав Сторрсу рукой, Сильвия направилась к двери. – Ладно, передам Дол, что с ее тремя пунктами полный порядок.

– Сильвия! – взвился Сторрс. – Вернись!

Она удивленно подняла брови:

– Что?

– Сейчас же вернись! – Сторрс сверкнул на нее глазами. – Ты ведь знаешь, что я тебя насквозь вижу. Ты не скажешь мисс Боннер ничего подобного. Я на это не соглашался и ни за что не соглашусь. Надеюсь, ты не забыла о вчерашнем разговоре. С твоим участием в этом отвра… в этом предприятии следует покончить раз и навсегда.

Сильвия застыла на месте:

– Пи Эл, вы знаете, я не терплю подобного тона. В детстве я считала это нормальным, но сейчас, когда я уже выучила таблицу умножения… в конце концов, за шесть месяцев…

– Да, я знаю. В марте тебе стукнет двадцать один. – Сторрс внезапно стукнул кулаком по столу. – Черт побери, Сильвия! Я что, должен повторять? Мой тон тут ни при чем, и ты это знаешь. Я отказываюсь от всех властных полномочий, хотя до твоего совершеннолетия осталось еще полгода. Нет, только посмотри на себя! Боже мой, только посмотри на себя! Все эти три года мне казалось, что устанавливать контроль над тобой было бы… полным безумием. В истории и литературе куча примеров, когда пожилые опекуны влюблялись…

– Вы вовсе не пожилой!

Он смерил Сильвию сердитым взглядом:

– Мне пятьдесят три. Мужчина средних лет? Впрочем, какая разница? Когда пожилые опекуны влюбляются в подопечных. Я в тебя пока не влюбился, но за этим дело не станет, если мои безмозглые жена и дочь отправятся в Индию, где им самое место, тем самым дав мне возможность заняться чем‑то более интересным, нежели продажа этих проклятых химикатов. Нет, я в тебя не влюблен, но ты единственный человек на свете, которого я действительно люблю. И ты это знаешь. Тебе было пять лет, когда умерли твои родители. Я был чертовски хорошим опекуном! Ты здорова, красива, ни разу не попадала под машину, тебя не пытались похитить, и ты стоишь более трех миллионов долларов. И что самое важное, у тебя разум превалирует над чувствами. И что в результате происходит?