Рука в перчатке
Но Лен лишь покачал головой. Он решительно встал и, сунув руки в карманы, сердито посмотрел на Дол. Снова покачал головой, сделал несколько шагов по дорожке, сорвал со шпалеры с плетистыми чайными розами цветок, смял в ладони, бросил на гравий и вернулся к Дол:
– Послушай, ты ведь заметила, что у меня ум за разум заходит? И что мне теперь с этим делать?
– Да ладно тебе, Лен. Скажи, неужели ты даже не пытался хоть что‑нибудь предпринять?
– Абсолютно ничего. Какое‑то время я считал, что все как‑нибудь само рассосется. Сперва я с ней просто дурачился… по крайней мере, мне так казалось… Но она меня обыграла вчистую. Лукавая бестия. Как‑то раз я спросил ее, почему она растрачивает себя на такого парня, как Мартин Фольц, когда рядом есть такой шикарный экземпляр, как я… Я сказал, что она наверняка его не любит, а она посмотрела на меня… ты ведь знаешь этот ее взгляд… и ответила, что нет, она вовсе не любит мистера Фольца и замуж за него выходит исключительно по воле опекуна – она ведь привыкла слушаться своего опекуна. После чего начала предлагать варианты того, как мне, потеснив Фольца, завоевать симпатии Сторрса: например, срочно научиться играть на рояле, поскольку тот обожает музыку. Теперь видишь, насколько я продвинулся со своими дурачествами.
– Ты должен был хотя бы попробовать рассказать ей о своих чувствах. Это могло ее заинтересовать.
– Ну да, конечно. – В голосе Лена послышались горькие нотки. – Однажды я попробовал, однако Сильвии хватило ума обернуть это в шутку, и она начала фантазировать, что я уйду в монастырь и стану писать ей оттуда длинные письма. Впрочем, ты в любом случае ошибаешься. Я в нее не влюблен. Это своего рода наваждение. Одержимость, быть может. Я никогда не женился бы на ней, даже если бы она оседлала алтарь на колесах и десять лет гонялась за мной. Оно того стоит? Три‑четыре миллиона? Каков будет мой титул? Шталмейстер свадебного экипажа? Я молю Бога, чтобы она наконец сделала решительный шаг и, заарканив Фольца, увела его прочь. Ведь теперь, когда опекун отошел в мир иной, она вполне могла забыть, почему выбрала именно Фольца. – Лен посмотрел с высоты своего роста на Дол. – Какого дьявола ты решила устроить разборки прямо сейчас?!
– Чтобы показать тебе, какой ты отъявленный лжец.
– А кто‑нибудь еще в курсе?
– Ты о своем наваждении?
– Да.
– Полагаю, никто.
– А как насчет Сильвии?
– Скорее всего, тоже нет. Ее самоуверенность явно наносная. На самом деле она о себе весьма скромного мнения.
– Ну а Фольц?
– Сомневаюсь.
– А ты с Сильвией, случайно, это не обсуждала?
– Естественно, нет.
– Ну и не надо. Забудь. И я не нуждаюсь в твоем сочувствии. Я все равно не знаю, что с ним делать. Да и у тебя в любом случае нет времени: ты ведь расследуешь убийство. – Лен размашисто зашагал по дорожке, но, пройдя десять ярдов, развернулся и крикнул: – Я больше не буду досаждать тебе своей клоунадой! – С этими словами он удалился.
Взгляд Дол уперся в обтянутую измятым пиджаком спину Лена. Он свернул направо, на боковую дорожку. Над кустами еще долго виднелись его голова и широкие плечи, пока наконец не исчезли за перголой в конце дорожки.
Дол уже давно думала о том, как было бы забавно в один прекрасный день сообщить Лену, что его ерничество шито белыми нитками. И вот это случилось. Но ничего забавного тут не было. Да и в чем, собственно, она его изобличила? Кем себя возомнила? Детективом? Вздор! На поверку она оказалась всего‑навсего мерзкой сплетницей.
Легкий ветерок ласкал лицо. Воздух вокруг был напоен ароматом роз. Дол посмотрела на валявшуюся на скамье напротив измятую газету, с трудом преодолев сиюминутный порыв взять ее. Затем перевела взгляд на раздавленную розу, которую Лен, сорвав, швырнул себе под ноги. И тут в результате возникшей в мозгу смутной ассоциации именно эти оборванные лепестки на гравии вдруг возродили в памяти тот незначительный, можно сказать тривиальный факт, который она вот уже два часа тщетно пыталась вспомнить. Там, в компостной куче…
Испытав облегчение, хотя и не радостное возбуждение, Дол сочувственно улыбнулась себе самой. Так вон оно что! Безусловно, подобная ерунда не стоила такого сильного умственного напряжения. Возможно, она вообще ничего не стоила. И тем не менее не мешало бы сходить и взглянуть повнимательнее. Дол встала со скамьи, одернула юбку и вздрогнула, внезапно осознав, насколько у нее натянуты нервы, когда с восточной террасы послышался звук гонга. Белден созывал всех на обед.
Глава 10
Обед закончился полным провалом как в плане общения, так и с точки зрения нутрициологии. На отодвинутых тарелках было оставлено куда больше еды, чем предписывалось правилами хорошего тона. Принятие пищи – процесс, направленный на объединение всех домашних, причем не только для соблюдения приличий, но и для улучшения пищеварения, но процесс этот становится сущим мучением, когда души столующихся переполняют такие чувства, как враждебность, мрачное предчувствие или любая другая разрушительная эмоция. За столом собрались буквально все, включая миссис Сторрс и Мартина Фольца, который, очевидно, не воспользовался разрешением властей уйти домой. Хозяйка сообщила, что мистер Шервуд и полковник Бриссенден, отклонив ее приглашение, отбыли в Огоувок, но должны скоро вернуться.
Собравшиеся ели в атмосфере нависшего над головой духа смерти, хотя и не под одной крышей с усопшим. Тело П. Л. Сторрса увезли в Бриджпорт для вскрытия.
После окончания мучительного обеда Дол в одиночестве снова вышла в сад. Обреченно, не рассчитывая на успех, она тем не менее решила присмотреться к тому, что с таким трудом извлекла из памяти. Дол в очередной раз миновала собачьи будки и, пробравшись через просвет в живой изгороди в огород, направилась по центральной дорожке к компостным кучам. Оглядевшись по сторонам, она убедилась, что в данный момент никто не проявляет интереса к этому укромному уголку, – по крайней мере, в пределах видимости никого не наблюдалось.
Она стояла, разглядывая самую свежую компостную кучу. Похоже, за те три часа, что прошли со времени последнего визита, здесь ничего не изменилось: все те же отшелушенные кукурузные початки, гнилые томаты, листья и кочерыжки капусты, верхушки сельдерея, хвостики моркови, арбузная мякоть, бледно‑розовая и незрелая…
Дол не хотелось влезать в эту кучи гнили, не хотелось и ворошить ее. Подняв подол юбки, она осторожно ступила на низкий кирпичный бортик компостера. Наклонилась вперед, всматриваясь. Обошла кучу кругом и спрыгнула на землю с противоположной стороны. Застыла, напряженно хмурясь. «Какая же я дура! За прошедшие три часа они наверняка переворошили кучу и закопали корку. Но факт остается фактом: мякоти здесь на четверть арбуза, причем совершенно незрелой, но почему‑то без корки. Если кто‑то попробовал арбуз и выбросил… Хотя какого черта, что еще остается делать?!»
