Шантажист
– Забыла, что ты делала другим? Так я напомню, – отпустив ее руки, позволил им упасть на мои плечи, царапнул пальцами подбородок и, пока Афина не опомнилась, вбил легким движением худые плечи в стену. Не сильно, но девушка от шока вдохнула через нос и приоткрыла покрасневшие губы.
Ругательства застыли на кончике языка – почему тварь такая сладкая и манящая?! Темно‑медные волосы упали на мою ладонь, оплели ее шелковыми нитями, перепутали пальцы, заставляя желать эту мразь еще сильнее.
Она – мой яд. Отрава. Гниль, которую не выдавить, не уничтожить. Рана нарывает и болит бесконечно. Корчит до состояния необузданной ярости, но и заставляет крошиться от одних прикосновений к гладкой разгоряченной коже. С ума сходить от близости и запаха.
Ненавижу суку!
– Отпусти меня, конченный ублюдок! – На секунду почувствовав свободу, девушка попыталась меня ударить, укусить, но я сильнее, намного сильнее.
С легкостью скрутил и снова прижал заразу к стене, в угол, туда, где шкаф отрезал густой чёрной тенью голубоватый свет уличного фонаря и резал кабинет на куски.
– Я тебя найду, – просвистела Афина, замерев в моих объятиях. – Как бы ты не прятался, под чьей бы личиной не скрывался, я узнаю тебя, Raven…
– И? – хотелось засмеяться ей в лицо, но было не смешно.
Пристроился между стройных ног, напористо развел коленом сильные бёдра. Одной рукой связал тонкие кисти, чтобы бешеная не царапалась. Она упиралась. Бесполезно. Вторую руку запустил под подол платья, нырнул в нужное место и, пальцем отодвинув взмокшее кружево, сам едва не закричал от прикосновения к ее жару.
Афина, снова дёрнувшись, добавила посаженным от переживаний голосом:
– Я убью тебя! Если ты меня… – и резко осипла от моих ритмичных толчков.
Стоило мне вонзиться на всю длину пальцев, а большим нагло скользнуть по клитору, прижать, покрутить и снова углубиться во влагу, девушка вскрикнула:
– С‑ско‑т‑ти‑и‑ина… – яростно потянула меня за плечи, стиснула пальцами кожу до жгучей боли и рассыпалась на осколки наслаждения в моих руках, сотрясаясь в ядрёном оргазме. Она кричала мне на ухо так дико, что я на мгновения ошалел – будто контузило.
Но ненависть слишком глубоко проросла, и отрава растеклась по венам. Я дернулся, удержал Афину у стены, встряхнул, заставляя прийти в себя.
– Ты будешь страдать, – прошептал ей на ухо, захлебываясь возбужденной яростью, – будешь искать, но не найдёшь. Будешь умирать, но я не подам руку помощи. Будешь умолять, чтобы прекратил мучения, но я… Никогда. Не остановлюсь. Это я тебе обещаю.
Резко отпустив девушку, исчез в темноте. Вслед полетели проклятия и мат, но сдавленные, глухие, дрожащие от отчаяния.
Я не стану её жалеть.
А вот не желать не получается.
Шаг 1
Raven: Афина, я знаю, что ты сделала, и разрушу тебя изнутри. Это случится очень скоро, не успеешь оглянуться…
Холодная волна прокатилась по спине, сжав невидимой лапищей затылок, приподняла волоски на предплечьях и сдавила грудь металлом страха.
Я оторвала взгляд от экрана, отодвинула прядь тяжелых волос, что упала на лицо, и осмотрела просторный зал за стеклом.
Меня колотило от ужаса, я боялась пошевелиться.
Белоснежный пластик, современное расположение рабочих мест – квадратно‑гнездовое – мерное гудение компьютеров, принтеров и голосов, приглушенное прозрачной пеленой моего кабинета.
– Нет, это не годится, – возмутилась Лена и хлопнула файлами по столу нашего штатного художника и верстальщика Павла. – Здесь нужно цвета вытянуть, – ткнула она пальцем в бумаги, – потому что слова статьи сливаются с фоном.
– Придираешься, а текст не видишь только ты, – тощий паренек поправил очки, изогнул пренебрежительно рот и повернулся к компу. Но бумаги на переделку взял, подтащил их ближе и покосился в мою сторону.
Лена, опытная журналистка по криминальным статьям, фыркнула и удалилась. Её короткая стрижка цвета горящего факела затерялась среди столов сотрудников и застыла в углу офиса. Она любительница уединиться, и как же я её понимаю.
Медленно выдохнув, я присмотрелась к верстальщику. Худой, костлявый, бесцветный. Он сидел ближе всех к моему кабинету. Не мог он отправить послание – это было бы слишком просто. Этот подкаблучник – няша – и мухи не обидит – не способен Пашка на коварные игры, уверена.
Я скользнула взглядом по головам и фигурам сотрудников в поисках того, кто мог за мной наблюдать. Того, кто мог прислать весточку из прошлого.
От осознания, что враг рядом, что следит за мной, сердце стучало под горлом.
Никто из присутствующих не знает, что я была Афиной. Да вообще никто не знает!
Значит, здесь его нет. Вдруг банальное совпадение? С такой редкой кличкой? Глупейшая наивность!
Р‑р‑р! Я тебя разоблачу, мразь!
Журналисты собрались в толпу возле окна и, попивая кофе из одноразовых бумажных стаканчиков, обсуждали новый номер.
Никто не смотрел в мою сторону. Они слишком увлечены идеями для январского номера, конкуренцией «первой полосы» и «злачных мест» для статей.
Среди них нет того, кто мне нужен. Хотелось верить.
Секретарь Зиночка, что цокала каблучками, будто аппарат по вбиванию гвоздей в пол, таскала туда‑сюда распечатки и документы, готовилась к сдаче предыдущего номера и бегала к женатому бухгалтеру, подозреваю, что не только с отчетами.
Женщина застыла неподалеку от моего кабинета, покачала головой, распушив светлые тонкие волосы, шаркнула ножкой и, резко развернувшись на каблуках, вернулась в холл. Забыла что‑то или кого‑то, у нее часто так. Она глупенькая и примитивная, не думаю, что додумается до баловства со мной, ведь вылетит в миг.
Эти современные офисы – настоящее мучение. И кто придумал делать все стены прозрачными, зримыми? Даже я – главный редактор – не могу нормально уединиться. Хотя сейчас это сыграло на руку – я могла изучать и видеть тех, кто попадает под подозрение, а с другой стороны, видимость, как на ладони, накрывала меня гудящей паникой. Любитель соцсетей ведь может где‑то затаиться, посылать сообщения и злорадствовать.
Одна сторона моего кабинета была закрыта обитой современным пластиком стеной. Она вела в помещение архива, где можно затеряться среди стеллажей. Обожаю это место. Хоть и пахнет пылью, но там тихо и всегда пусто.