Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 1

– Просто по дороге оказалось, – честно отвечаю.

– Ну‑ну, – он качает головой, – чаю хочешь? С пряниками?

Пряников я не хочу, но поскольку тренировку на сегодня можно считать загубленной, я хотя бы заполню «углеводное окно». Тем более что пряники, действительно, вкусные. Я раньше такие только в Туле пробовал, и то в ограниченной выставочной серии. А тут в обычном кульке бумажном.

– Значит, говоришь, в столице народ гоняет в трусах по улицам, и это всемерно поощряется? – капитан дует на свой стакан в литом подстаканнике.

У него на подстаканнике горит звездой Спасская башня, на моём – красивым узором переплетаются виноградные листья и гроздья.

– Главное достоинство массового спорта в том, что он посильный – говорю нарочно «правильными» фразами, словно цитирую чужую статью, – Вот поглядите, какой из меня чемпион? – демонстрирую свои откровенно хилые руки, – Любой профессиональный спортсмен "сделает" меня, и буду я себя считать полным ничтожеством.

– Что значит «профессиональны»"? – хмурится мой собеседник, – это на Западе спортсмены в угоду толпе кривляются, а у нас спорт исключительно любительский.

Слышал я про этот любительский спорт. Числится такой спортсмен в цеху или на стройке, а сам только в бухгалтерию за зарплатой туда заглядывает. "Спорт высоких достижений", требует от человека полной отдачи. Музыканты профессиональные есть, а спортсменов нет! А мне надо за языком следить получше. Накосячу, потом не разгребёшь.

– Я имею в виду, которые в соревнованиях участвуют и с тренерами занимаются, – поправляюсь я, – а здесь можно бегать ради здоровья и воспитания характера. Никто ни с кем не соревнуется, и все выигрывают.

– Красота, среди бегущих первых нет и отстающих. Бег на месте общепримиряющий! – капитан цитирует Высоцкого.

В коридоре слышатся быстрые шаги и в комнату врывается моя мама.

– Ты, Сергей Игнатич, по какому праву моего сына арестовал?! – выдаёт она с порога.

Капитан замирает с пряником в руке.

– Всё в порядке, мам! – вскакиваю я, – товарищ капитан меня на пробежке увидел и заинтересовался. Мы решили в Берёзове беговой клуб организовать. Для пропаганды здорового образа жизни и профилактики правонарушений.

А что, раз такое дело, надо брать быка за рога. Это и связи, и известность, и пресса такое дело наверняка поддержит. И дело даже не в том, что у этой прессы попа красивая.

– Точно не арестовал? – мама сжимает кулачки, готовая биться за меня хоть с кем.

– Нет, конечно, – капитан показывает чайник, – стал бы я с задержанным чаи распивать.

– А репетицию почему пропустила? – продолжает моя родительница, не меняя тона.

– Мария Эдуардовна, душа моя, – вид у милиционера сразу становится виноватым. – Служба! Печёнкин на больничном… почки у него шалят… У Могилевского сын две недели назад родился… день работает, второй отпрашивается… Так что все дежурства на мне…

– Смотри, Сергей Игнатич, – величаво грозит мама, – у тебя главная роль. Будешь ещё репетиции пропускать – поставлю в массовку!

– Я пойду, – дипломатично встреваю, – а то вам работать надо…

– Да, конечно! – расцветает он от перспективы сплавить мою разбушевавшуюся родительницу и соскочить с опасной темы. – А про клуб мы ещё поговорим! – кричит он нам вслед.

 

* * *

 

– Что за репетиция? – спрашиваю.

Мы идём домой. Марию Эдуардовну, я на удивление легко даже про себя называю мамой. Наверное, чувства и эмоции остались в этом теле. Да и мне она – человек не чужой. Вот одно к другому и сложилось. Мама шагает решительно. Она готовилась к скандалу и потасовке, и теперь ей некуда спустить пар.

– Театр у нас в доме культуры, – поясняет она, – любительский. Гамлета ставим.

– Так кого товарищ капитан играет? – любопытствую, – Розенкранца или Гильденстерна?

Режиссёр больших и малых театров заливается хохотом.

– Будет у меня «бедного Йорика» играть, если репетиции пропускать повадится, – грозит она пальцем Березовскому отделению милиции.

Похоже, гроза прошла стороной.

– А давно ли ты классикой увлёкся? – мама переводит взгляд на меня.

– Так сочинение на носу.

– Смотри, а то Ульяна Дмитриевна уже пожаловалась мне, что ты по улицам гоняешь, вместо того, чтобы к экзаменам готовиться.

Вот вредная тётка, уже наябедничала! Сталинская закалка. Так меня мама, видимо, и нашла. С Ульяной поговорила, потом у других соседей спросила. Так следы в ментовку и привели.

Шутки шутками, а следующие два дня проходят для меня как в тумане. Я читаю, выписываю, конспектирую, снова читаю. Временами всплывает мысль: почему эту череду алкоголиков, женоненавистников, и самоубийц считают Большой Литературой, и какой пример они могут подать подрастающему поколению?

Но я такие мысли от себя старательно гоню. Я на экзамен собираюсь, а не на философский диспут. Прелесть школьного образования в том, что не важно, что написал в книжке автор. Важно, что об этом говорит критик. Катерина – луч света в тёмном царстве. И Чацкий – луч света. Анна Каренина, наверное, тоже была бы лучом света, если б не померла.

Открываю для себя маленькую и уютную Берёзовскую библиотеку, пропахшую ветхими книжными страницами и ванильными пирожными, до которых бабуля‑библиотекарь оказывается большой охотницей. Нагружаюсь увесистыми томиками и спешу домой. Слить «золотую медаль», на которую шёл Алик, мне обидно.

Исключение делаю для пробежки. На этот раз всё проходит без приключений. Училка кивает издалека, не вступая в разговоры, редакторша Подосинкина машет рукой и улыбается, постовой Степанов окатывает строгим взглядом, но молчит.

Я пробегаю десять минут, согласно своим наручным часам «Слава», а потом поворачиваю обратно. По моим прикидкам, это около двух километров. Мышцы болят, но терпимо. Ожидаемо руки и грудь сильнее ног. Дыхания хватает, я ни разу не останавливаюсь и остаюсь доволен собой.

Три раза ко мне заходил Женька. Пытается выманить на речку или гонять в футбол. Я не ведусь даже на то, чтобы пойти на станцию, смотреть на поезд «Адлер‑Гомель», который проходит раз в неделю и стоит всего десять минут. Изюминкой этого мероприятия были легкомысленно одетые курортницы, которые разминали свои загорелые ноги на перроне и пузатые курортники, которым можно было толкнуть пачку сигарет «Ява» или «Опал» за три цены.