Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2

Таша немногим старше меня. Она закончила педучилище в Кадышеве и теперь поступает на журфак. Третий год подряд. В этом тоже поедет. В газете она числится на полставки. Вторую половину времени отрабатывает в Берёзовском детсаду.

Таша специализируется на детях, подростках и молодёжи. Я удивлён, что на раскопки поехала не она.

На крыльце разволновавшаяся Нинель достаёт пачку "Герцеговины Флор" и предлагает мне и Таше. Отказываюсь.

– Спортсмен, – хихикает Таша, стреляя глазами. Она подвижная, как блоха. Курит Таша "в кулачок", словно мелкий уголовник.

– Опять бесится, – ухмыляясь сообщает она.

– Усатый? – уточняю.

– Да, Ивахнюк – кивает Таша, косясь на Нинель.

Её переполняет желание выплеснуть редакционные сплетни на свежие уши, но останавливает молчание коллеги.

Редакционная "прима" раскуривает сигарету, манерно держа её в пальцах, как дирижёр – палочку.

– Второй год бесится, – осторожно сообщает она. – Как Марина появилась, так он места себе не находит.

– При чём здесь Марина? – строю из себя дурачка.

Таша хихикает.

– Он ведь "исполняющим обязанности" был, после прежнего редактора, – решается Нинель, – Назначения ждал. А тут какая‑то профурсетка на его место. Нет, ты не думай, – спохватывается она, – мне Маринка нравится. Ответственная она и соображает по‑столичному. Не то, что остальные в нашем болоте…

Умиляюсь. Нинель, нисколько не сомневаясь использует меня как агента влияния. В редакции догадываются, что меня к работе привлекла Подосинкина. Но что нас связывает, точно не знают. Так что слухов нам с белокурой редакторшей можно не опасаться. Что бы мы ни делали, они всё равно появятся.

– Что, Ивахнюк, сильно переживал? – возвращаю разговор в нужное русло.

– Каждую неделю в райком кляузы таскал, – Нинель щурится на табачный дым, – Все надеялся рокировку сделать. Самому наверх, а Марину под себя, замом. Как сотрудника ценного, но неопытного. Сейчас притих что‑то. Небось, задумал чего.

Вот так "тайны Мадридского двора". У Марины в редакции есть весьма активная "пятая колонна".

– А Комаров? – уточняю.

– Что, Комаров? – удивляется вопросу Нинель.

– На чьей стороне?

– "Пионеров лучший друг, наш товарищ Ивахнюк", – цитирует Таша нараспев. – Они раньше с Комаровым вместе в райкоме сидели. Один по идеологии, а второй по работе с молодёжью. В соседних кабинетах. Ты сам‑то, как думаешь, на чьей он стороне?

А я думал, тайная страсть, неразделённые чувства… Версия Нинель циничнее, но куда вероятней. Своим появлением, Подосинкина спутала карты местным товарищам. Теперь она как бельмо на глазу Комарову и его бывшему коллеге.

А меня им обоим тем более любить не за что. Если бы не я, Марину после недавних событий попёрли бы с руководящей должности, а, может, и вообще из газеты. Тогда в публичном пространстве Берёзовского района воцарился бы мир и покой.

Приятно, что появилась хоть какая‑то определённость. Хотя, честно говоря, новости скверные. Я невольно оказываюсь в эпицентре административных разборок. Причем союзник из Подосинкиной аховый.

Мало того что она до сих пор не сообразила, по какой причине находится в немилости. Еще и эмоциональна до крайности. Семь пятниц у неё на неделе.

В этом свете от товарища Комарова ничего хорошего ждать вообще не приходится. Ладно, он запросил негативы съёмок с дояркой. Их уже отпечатали в газете и поставить под сомнение моё авторство невозможно. Спишем это распоряжение на техническую безграмотность.

Зачем ему негативы "комсомолки"? Сам Комаров воспользоваться ими не сможет. Для этого руки должны из правильного места расти. Тогда, для кого?

Самое простое – отказаться. Заставить меня товарищ из райкома не может. Это мои личные съёмки. Я тогда даже к работе в газете не приступил.

Отношения с ним испорчу, конечно. А ведь он мне ещё за камеру сто рублей должен. И в остальном укрепление материально‑технической базы лаборатории, то есть, по факту моей, идет через Комарова. Стоит ли рубить сук, на котором сижу?

Любопытно, зачем они всё‑таки ему понадобились?..

– Алик, ты не уснул? – Нинель ловко бросает окурок в специально прибитую для этой цели консервную банку. – Пойдём чай пить.

– Извините, девушки, без меня. Дела.

Договариваюсь с Нинель встретиться через два часа у редакции и бегу к Женьке.

Друга я нахожу озадаченным. Стол в его комнате завален книгами. Семьдесят два рубля оказываются большими деньгами, если учесть "закупочные" цены в официальных магазинах. С удовольствием обнаруживаю синий "кирпич" стихов Мандельштама. К сожалению, всего три экземпляра. "Последние забрал", – поясняет он.

Среди добычи находится свежее издание Ахматовой и "Тёмные аллеи" Бунина. Советская власть в эпоху пресловутого "застоя", сняла запрет на многих своих идейных противников, отделяя "котлеты от мух". Не издавался только вопиющая антисоветчина, вроде замятинского "Мы" или "Окаянных дней" того же Бунина.

Недовольные, кстати, приняли эти уступки за слабость режима.

Особенно гордится Женька изданием с серой тряпичной обложкой с рисунком в виде угловатой скрипки. "Визит к минотавру" братьев Вайнеров.

"Можно, я сначала почитаю", – просит он.

Я не возражаю. "Товарный вид" из да одного прочтения не пострадает. Книги продаются "с рук" и даже весьма потрёпанное состояние, по словам моего знакомого "книголюба", покупателей не отпугивает.

– А с этой фигней я не знаю, что делать, – пожимает плечами Женька. – Взял одну на всякий случай. Ты про такого писателя вообще слышал?

– Много там "этой фигни"? – я беру книгу и чувствую, что у меня холодеют руки.

– Дофига, – выдаёт Женька. – полгода лежит уже. Не берёт никто.

– И где лежит? – вкрадчиво спрашиваю.

– В Голоносовке, – объясняет приятель, – это от Кадышева двадцать килОметров. У них в сельпо книжный отдел зачем‑то сделали.

Объясните мне, как и для какой цели "Заповедник гоблинов" Клиффорда Саймака мог оказаться в селе Голоносовка, где средний возраст населения "шестьдесят плюс"?

В голове сотрудника какого НИИ статистики или торговли могла появиться подобная идея? Какие цели при этом преследовались? Сколько ещё таких негаданных сокровищ разбросано по всему необъятному Союзу?