Стриптиз
Мы собираемся быстро. Это первый раз на моей памяти, когда на мне практически нет косметики. Только легкий тон.
Куколка всех поторапливает, напоминает про время. В такие моменты ругаю и себя, и ее за то, что я согласилась. Не люблю, когда торопят. Сразу начинает все валиться из рук, а если не вываливается, то выходит все коряво и некрасиво.
В коридор выхожу последняя. Аленка уже стоит рядом с Куколкой и что‑то они весело обсуждаю. Вот они точно подружки. Шушукаются, закатывают глаза и смеются. Почувствовала легкий укол раздражения и зависти. Мне всегда мало эмоции дочери. Настолько мало, что сейчас хочу забрать все, что она подарила Куколке. Детское такое, непосредственное.
– Ну что? Едем? – не хочу выдавать то, что чувствовала сейчас на душе. Это кажется неправильным по отношению к Куколке. Она не виновата, что я такая эгоистка и собственница.
Выходим из подъезда, и начинается легкий дождь. Аленка радуется. Выбегает и кружится на дороге. Ловит эти мелкие капли. И вот сейчас ей весело, настолько хорошо и сказочно – внутри просто разливается цветочный нектар. Хочется подхватить ее и вместе кружиться.
– О, а вот и наше такси.
Смотрю в сторону. Желтая Октавия заезжает во двор.
– Ты же не забыла про детское кресло? – не сяду в машине, если там его не будет. Постоянная тревожность. Она нарастала с каждым днем, как я стала мамой. Иногда выходило за рамки, что дышать бывало трудно – настолько я за Аленку боюсь. А когда мы узнали о диагнозе, так душа просто постоянно ерзает внутри, неспокойно ей.
– Обижаешь. Все в лучшем виде. И это даже не эконом.
– Куколка! – беру ее под руку. Потребность обнимать перебегает и на нее.
Помогаю Аленке. Та не может спокойно усидеть. Постоянно ей нужно движение.
– Вы можете только не курить в салоне? – настоятельно прошу водителя. – Моей дочери нельзя вдыхать никотиновые пары. Спасибо.
Благодарю сразу. Даже его ответ не хочу слушать. Он не может быть никаким иным кроме как согласие.
– А знаете что? – Куколка поворачивается к нам с переднего пассажирского сиденья.
– Что? – с интересом спрашиваю.
Мне кажется, этот день сулит множество сюрпризов. Хороших. Ощущение трепета какое‑то непроходящее. Давно такого не было. Ценю каждый момент. Завтра уже будет все по‑другому. Я проживаю несколько жизней. И все они отличаются друг от друга. Но эта самая любимая.
– А может потом в кафе‑мороженое? М? Или в ГУМ за ним? Говорят, его по‑новому украсили? По‑летнему, – Куколка спрашивает, но смотрит то на Аленку. Понимает, хитрая коза, что если захочет Аленка, то мне уже не отвертеться.
– Да! – Дочь кричит. И хохочет, будто ее щекотят. Даже водитель улыбается ее эмоциям.
– Что вы со мной делаете, а? – треплю ее за кудряшки. Любимые, нежные, золотые, родные. Пахнут конфетой и счастьем. Моим счастьем.
– Мы едем около часа. Пробки. Куколка начала уже нервничать. Вон покусывает дорогущий маникюр, которым хвалились на прошлой неделе.
Таксист останавливается, а мы выбегаем. Оказывается, и правда опаздываем.
– У тебя такой страх на лице нарисован, Куколка. Ни разу такой не видела за все наши два года общения.
– И не говорю. Жуть как волнуюсь. И жуть как опаздываем. Предоплата еще эта не возвращается… – сетует, бормочет себе под нос. И бежит первая. Мы с Аленкой следом.
– Кто бы знал, что ты так боишься опоздать на кулинарные курсы… Кавалер, наверное, очень понравился, – кричу ей.
Куколка резко останавливается и оборачивается ко мне. Губы поджала и дыру прожигает на мне. Коза. Вредная и противная.
– А вот не надо сейчас, Нинелька! Понравился, конечно. А ему видите ли итальянскую кухню подавай.
И бежим дальше. Осталось немного. Мы вроде как девушки в спорте. Чем танец у шеста не спорт? Еще какой! Но дыхание сбивается. Смотрю на Аленку. Переживаю. Ей бегать очень не рекомендуется. Иногда останавливаемся, переводим дыхание.
– Эй, шеф‑повар, а почему нас такси высадило так далеко от этой студии?
– Парковки нет там. Точнее все за шлагбаумами. Это ближайшая точка. Нам еще по лестнице подниматься, – ноги уже Куколка еле переставляет.
Конечно, кто в свой выходной будет надевать туфли? Куколка. Только она. Не помню, чтобы она вообще носила кроссовки. Если только утром в них бегает.
– Ты как, Ален? – сердце не на месте, если приходится пренебрегать правила врача.
– Хорошо. А где пицца?
– Скоро, солнышко.
До студии и правда подниматься на последний этаж. Но хорошо, что она в торговом центре и есть такое волшебное чудо как эскалатор. Никогда так ему не радовалась как сейчас.
Приключение, а не день. Сразу забываешь о том, что с тобой было несколько часов назад. Будто и правда все происходило во сне. Или я сейчас сплю. А стоит мне проснуться – и красный интерьер с множеством мужиков на диванах. Смотрят, любуются тобой и хотят. Тогда я не хочу просыпаться.
– Вот, ура, мы пришли, добро пожаловать, милости прошу, – Куколка перечисляет все. Наконец улыбается.
Мы совсем чуть‑чуть опоздали. Мыстро моем руки, надеваем фартуку. Аленка идет в соседнее помещение. Там слышится детский смех, шум и много веселья. Все, как она любит. Убегает, даже не попрощавшись. Ну и пиццу она очень любит.
– А нам туда, – Куколка идет первая.
Она никогда ничего не боялась. Я же трусиха. Удивляюсь, как еще решилась танцевать на сцене. Возможно – танец это все, что умею. И нравился мне он всегда.
Несколько пар и мы с Куколкой. Смотримся чуждо. И смущаюсь как всегда только я. Прячусь за ее спину и жду какой‑то похвалы и поддержки, что все правильно, все хорошо.
– Ты чего?
– Тут все такие деловые, уже познакомились. И мы заявляемся… опоздали. Нехорошо мне здесь, – делюсь с Куколкой.
– Ты сливаешся, Нинелька? – злится. А мне не хочется, чтобы она чувствовала злость.
– Нет. Страшно просто. А вдруг, – хватаю ее за руку, – вдруг не получится?
– У тебя то? Тебе еще все завидовать будут!
Скованность отступает. Даже прилив сил какой‑то чувствую. Я ведь внутри себя очень неуверенный человек. Всегда такой была. Потому что никогда не понимала, я хорошо что‑то делаю или плохо? Я молодец или нет? Мама же могла только поругать. Ну или молчать.
Нехорошие воспоминания. Если я сплю, то не хочу их привносить сюда.
