Стриптиз

– Танцевала? Для него?

Мы оба понимаем, кто такой он.

И перед глазами начинают крутиться воспоминания: его рубашка, бокал красного коктейля, деньги, много денег и как он бросил их на столик. Я сижу у него на коленях, чувствую его эрекцию, нахожусь в миллиметре от его кожи. Она горячая. И запах горечи, который я теперь чувствую на языке.

Стреляю ядовито на Игната. Взгляд исподлобья. Да и пусть он увидит в этом неуважение или провокацию! Мне просто больно. Сладко, а потом больно. Воспоминания все такие. До приторности приятно и до невозможности больно.

– А мне? Станцуешь?

Стук сердца дикий, на разрыв. И чувства… их словно нет. Все похоронено под обломками.

Резко поднимаюсь с места. Не прикрываюсь. Пусть смотрит. Но взглядом хочу его убить. Чтобы мучился сначала, а потом вгрызться ему в глотку и убить. Какая, оказывается, Нинель жестокая.

Игнат опускает взгляд на мою шею. Возможно, там еще виден жадный поцелуй Ольшанского. Тонкую кожу начинает печь. Он проходится по груди, и улыбка на его лице с каждой секундой становится шире. Она красивая, правда. Но не теплая.

– Почему ты пошла в стриптизерши? Ну правда? Ты же… смотришь сейчас на меня и просто готова убить, – догадливый ублюдок. – А здесь так нельзя, Нинель, – говорит чуть строже. Он ведь босс, так положено: контролировать нас – стриптизерш, – проверять, а еще просить танцевать ему. Интересно, он захочет сделать то же, что и Ольшанский? Посадить меня на колени, трогать?

– Тебя это не касается, – грубо отвечаю.

– Касается, Нинель, – его улыбка сходит. Теперь чувствую угрозу. – Если к тебе клиент подойдет, и его так будешь сверлить и уничтожать? Представляешь, что произойдет?

– Что?

– Дуру из себя не корчи, – злится. Снова злится. – Вылетишь отсюда. А если тебе нужны деньги, то как миленькая будешь играть и удовольствие, и радость, и счастье. Ловить кайф от того, что тебя касаются, пусть тебе это и не нравится. Танцевать, раздеваться, брать за это деньги.

Я чувствую, как меня потряхивает от гнева. Горючего такого, жидкого. Льется по всем венам и артериям и никак не может вылиться наружу. И мучаюсь от этого только я.

– Приват хочешь? Хорошо. Идем.

Мои шаги жесткие. Внутри зреет бешенство, злость и обида. Их так много, и они такие сильные. Невозможно разобрать, что из этого всего важное. Важное ли это вообще?

Хватаюсь за ручку двери. Игнат так и остался стоять, прислонившись к столику. Только взгляд направлен в мою сторону. Я чувствую, как он жжет мою спину.

Останавливаюсь. Зачем‑то. Перевожу дыхание и стараюсь унять бешеное сердцебиение, вызванное той смесью чувств внутри меня.

– Нинель, – растягивает он мое имя. Снова мягко. Прикрываю глаза. Боже, как я хочу, чтобы это все прекратилось, – иди в зал.

– Передумал на меня смотреть в приват‑комнате?

– Нет, – грустно ухмыляется и уже не смотрит на меня, не жжет своими теплыми глазами. – просто… возвращайся в зал…

Открываю дверь и переступаю через порог. Безумно хочу остаться в этой комнатке. Даже один на один с Игнатом. Я вдруг отчетливо поняла, что он не причинит мне зла и не сделает того, чего бы мне не хотелось. Оливку в рот силой пихать не будет и нахер не пошлет.

– Нинель… Ольшанский, он…

Игнат тормозит себя. Практически силой. И обдумывает дальнейшие слова. Если, конечно, он решится на них.

– Олег не самый порядочный и мягкий человек.

Хочется орать во все горло, что знаю. Я. Это. Знаю.

– У него в жизни такое испытание случилось. После этого люди черствеют, а может, и вовсе перестают чувствовать.

Сердце предательски простреливает. Колоть начинает. При каждом вдохе отзывается эта колкость. И дышать становится сложнее, потому что больно.

– Это если вдруг ты посчитала свое посещение его кабинета как нечто большее, нежели обычный приват в комнате.

– Я и не думала, что это нечто большее.

– Вот и хорошо. Иди в зал, – напоминает мне. И тон меняет. Теперь там нет мягкости.

– А испытание, про которое ты говорил…. – снова колет, снова больно. Возможно, и Олегу тогда было больно. Я понимаю, что не хочу этого. Я не хочу, чтобы ему было больно. Хоть он и мудак и поступил со мной как настоящий козел.

– В зал. Иди.

И я выхожу, прикрыв тихо дверь. Игнат остался в гримерке. Отвернулся от меня. Теплые глаза свои спрятал, ничего в них нельзя было уже прочитать.

 

Глава 13

 

Аленка будит меня рано. Мне сложно разлепить глаза, делаю это с таким усилием, что сама себе завидую.

На часы даже смотреть не хочу. Боюсь узнавать, сколько сейчас времени.

– Мам, мне бабушка все время говорит, что кто рано встает… – делает театральную паузу. И где только эту учится? – тому Бог подает, – интонации учительские, головой кивает. Огоньки только во взгляде еще детские, озорные.

Ну вот как на нее злиться или обижаться? Пусть хоть еще раньше будит, только бы видеть их в ее глазах.

– И что это значит?

Мы все еще в кровати. Аленка утром очень говорливая. Постоянно рассказывает истории из садика, с художественного школы и дурацкие шутки Артемки. Тот парень взрослее, а еще шустрее и быстрее. Не поспевает она за ним, а очень хочет. Вот и повторяет.

– Не знаю. Бабушка дальше ничего не рассказывала.

– А ты у нее проси в следующий раз. Глядишь, интересное что‑то выдаст, – даже саму любопытство съедает, что такого может выдумать моя мама. – Аленка, ты точно больше спать не будешь?

– Неа, – уверенно заявляет. Ничего и не добавишь больше.

– И даже просто не полежишь?

– Неа.

Тяжело вздыхаю. Тело само тяжелое, ноги свинцом налились.

– Пойдем тогда завтрак готовить, принцесса!

– Кашу я не буду.