Стриптиз

Падаю, слегка подвернув ногу. Музыка ставится на паузу, а мне хочется провалиться сквозь землю. Стыдно, страшно, одиноко. Все это внутри и рвется наружу. Хочется плакать, кричать и бить. Его. А потом снова прижаться к его губам – горячим, жестким. Как в последнюю встречу.

Олег оценивает мое падение, мой парик, как‑то кривит губы, опускает взгляд на грудь. Я еще в каком‑то ужасном топике, и хочется прикрыться. Мне кажется, я покрываюсь нездоровым румянцем.

Так на меня смотрит мой первый мужчина, моя первая любовь. Человек, в которого я влюбилась с первого взгляда, хоть тот и просил этого не делать. Он женат, и у него есть дочь.

И было это пять лет назад. Я все помню, словно это было вчера. Хороша, выходит, встреча. Я собираюсь танцевать стриптиз в клубе, а он владеет этим клубом.

 

Глава 2

 

Мы смотрим друг на друга не отрываясь. И не моргаем вовсе. Сердце только рвется из груди. Отчаянно.

Воздух стал тяжелым и горячим. Мне физически тяжело сделать вдох. Обжигает легкие.

Олег прищуривается и склоняет голову вбок.

Не двигаюсь, так и лежу на полу. У шеста. На мне экстремально короткие шорты, можно спутать с трусами. И дурацкий красный топик на кнопках. Он едва прикрывает грудь.

Ольшанский рассматривает меня. Пристально. Чувствую себя мелкой букашкой под микроскопом. Еще немного, и меня погрузят в формалин. Я погибну, но буду украшать чью‑то стену.

– Имя? – голос грубый. От его вибрирующей глубины мурашек на теле становится больше. Они колючие. Любое прикосновение к коже противно мажет и царапает.

– Нин… – говорю очень тихо, самой от этого становится стыдно. А громче сказать сложно. Мой страх сковывает горло.

Наш первый разговор после эпичного расставания. Я представляла его другим. Все же в мыслях продумывают диалоги с теми, кого любили, чтобы потом случайно встретиться на улице и высказаться?

Делаю глубокий вдох, выдыхать стараюсь тихо. Не хочу выдавать волнение, которое заполнило каждую клеточку сверху до низу.

– Нинель, – говорю чуть громче. Хочется уверенности. И удачи. Сейчас она как никогда мне нужна.

Олег забирает мою анкету у Игната. Все пары глаз, что в зале, молча наблюдают. Чувствую как загорается кожа, когда внимание переключают на меня, а потом холодные волны, когда оставляют в покое.

– Ты ни разу не работала в стриптизе, – раздраженный голос, раздраженный взгляд. Сам он весь пропитан этим самым раздражением.

В эту самую минуту я слабая и беззащитная. Чувствую ком в горле, и хочется плакать.

Помню, как согревалась рядом с ним. Мне было так хорошо, словно попала в сказку. И поцелуи его… такое не забыть. Они проникли под кожу, закрепились там, и никакими раскаленными щипцами их не вытащить. Не вытравить и не стереть. Просто тупик.

– Не работала.

– Образования профильного… – делает паузу. Стреляет глазами. Так остро, что душа начинает кровить.

– Нет, – заканчиваю я за него.

– Вообще образования нет, я смотрю.

– Это проблема? – смелею.

Он странно хмыкает. Ореховые глаза огибают мое тело, останавливаются на лице и пристально вглядываются в красные губы. Облизываю их.

Его взгляд сильно жжет. Хочется кричать, чтобы прекратил.

– Грудь сделанная? – взгляд опускается на красный топик. В зале прохладно. И я знаю, что видны очертания сосков сквозь тонкую ткань.

– Да.

Спустя год после родов я решилась на операцию. Мое тело – это мой инструмент.

Мама тогда долго выносила мне мозг. Это вообще ее любимое занятие. А еще травить меня, унижать, сравнивать с более достойными и правильными девушками. Ведь они зарабатывают деньги честно и порядочно. Не то что я, крутясь у шеста.

– Парик? Или свои такие, – ведет бровями и гадко ухмыляется.

Господи, когда же это закончится? Меня всю трясет от злости, негодования и страха. Пытка, на которую сама и подписалась.

Но стоит представить улыбающееся лицо дочери и вспомнить, зачем я здесь…

– Парик.

– Снимай. Хочу посмотреть, какая ты, – голос пропитался медом. Но не перестал вибрировать.

Вскидываю идеальную бровь. Звучит пошло. Вспоминаю эту его фразу, сказанную в другой обстановке и в другое время. Горячий шар прокатывается по нервам, щекочет и возбуждает.

– Нет, – смелею еще на градус.

Безумно хочется, чтобы он узнал меня, но и противлюсь этому желанию изо всех сил. Меня рвет на части и разбрасывает в разные концы этого зала.

Ольшанский снова странно хмыкает. И улыбается. Боже, он улыбается! Или все‑таки скалится?

– Что ты здесь забыла, девочка? – все‑таки улыбка. Вижу его идеальные белые зубы. А следом проносится картинка, как он слегка зажимал ими мои соски до приятного покалывания. Хочется провести по ним ладонью, стереть эти яркие ощущения.

Его обращение режет по живому. Не хочу верить, что вот его, такого, я любила, отдавала себя полностью. Хоть и знала, что нельзя. Не оценит ведь.

– Если скажешь, что ты пришла за легкими деньгами, можешь собирать свои шмотки и валить на хер. Этого бреда я наслушался. Так что подумай, перед тем, как ответить.

Хочется ругаться и бить. Потом упасть от бессилия и повторить все по‑новой. Его жестокость и бескомпромиссность такая острая, как лезвие. Царапает скоро, но глубоко. Рана кровит, не затягивается. Я чувствую себя жалкой.

Пару лет назад Алене поставили астму. Несколько месяцев она проводит с бабушкой на море. Это облегчает ее состояние. Поэтому мне нужны эти деньги. Много и быстро.

– На учебу. Вы же сами сказали, что у меня нет образования.

Ольшанский наконец встает со своего места. Звук его шагов разносится эхом по помещению. Я перестаю дышать. Перед глазами все расплывается, картинка становится мутной, а тошнота сильной.