Стриптиз
В нос ударяет его парфюм. Он его сменил. Раньше Олег пах мятой. Она освежала и дарила спокойствие. А теперь горький табак со сладкими нотами и что‑то жгучее, обжигающее нутро, мужское. И этот аромат вцепляется в мои легкие до остервенения цепко.
Он подает мне руку, помогает встать. Я ведь так и осталась сидеть на полу. Не могла пошевелиться, тело парализовало.
Меня простреливает от его касаний. Шумно вбираю воздух. Резко. Воспоминания проносятся табуном перед глазами: улыбки, касания, шепотом сказанные нежности, развратные позы, ссоры и яркие, рвущие все тонкое на лоскутки, взгляды.
– Учеба, говоришь… – между нами нить. Она натягивается до предела. Пока я не опускаю взгляд свои на руки. Ладони сжала в кулаки. Больно. – Танцуй давай. Посмотрим, на что способна.
И отходит на свое место.
Удары сердце громкие. Бахают в моем теле, что эта вибрация чувствуется даже на кончиках пальцев на ногах.
Вижу, Астра машет мне рукой. Вроде как подбадривает. Остается хрупкая надежда, что мы не станет соперницами. Она все‑таки мне понравилась.
Про себя считаю секунды. Снова пытаюсь представить, что я одна. Хотя внутри все трепещет, разрывает миной на осколки. Мой личный ад. Он творится внутри, но наружу его выпускать нельзя.
– Можно музыку с начала? – прошу я.
Она начинает играть, а я силюсь превратиться в ту Нинель, которой нужно заработать деньги вот таким способом. Раздеться, соблазнить и станцевать.
Глаза прикрыты, двигаюсь на ощупь. А потом широко распахиваю их и впиваюсь в Ольшанского взглядом. Вижу только его очертания. Но мне кажется, что его глаза горят огнем. Представляю это. И танцую для него.
Извиваюсь, маняще играю бедрами.
Смотрю в самую глубь, стараюсь прожигать его взглядом, как и он меня. Вкладываю и страсть, и ненависть, что плещутся внутри.
Медленно растегиваю кнопки на топике. Все остальные перестали существовать. Есть только я, Нинель, и мое прошлое, что пахнет мятой. Трогаю свою грудь и играю с сосками. Зазывно и приятно. Простреливает, я чувствую легкие волны возбуждения внизу. Меня ведет только от моих рук и его тяжелого взгляда.
Прохлада на коже сменяется жаром. Она пылает. Уверена, если провести рукой, можно почувствовать испарину.
Олег глазами исследует мое тело. На мне остались только трусики, которые мало что скрывают.
И танцую, словно он – единственный зритель. Глажу себя рукой, снова обвожу грудь, тереблю соски. Рука движется вниз и касается лобка и проходит дальше. Готова издать свой первый стон, потому что понимаю, что распалила огонь внутри себя.
Возбуждение прокатывается по нервам. Покалывает, а тело подрагивает.
Его взгляд ловит каждое мое движение, каждый взмах и взгляд.
Хочется подойти и попросить потрогать меня. Везде. Мое тело кричит об этом.
Олег дышит часто, его грудь вздымается. Ладони сжал в кулаки.
Игра, в которую я нас втянула. Специально. Мне хотелось это сделать, увидеть желание в нем, огонь.
Дразню его. Маню указательным пальчиком. Смелею настолько, что и правда превращаюсь в стрептизершу Нинель. Ей можно так делать – провоцировать. А настоящей Нине нельзя. Его касания погубят и утопят.
– Это все? – кричит он?
Не понимаю. Ему нравится, он возбужден. Только не сознается, что на крючке.
– А что еще хочешь? – голос слегка дрожит. Чувствую как горю под его взглядом.
– Раздевайся полностью, – шипит. Понимаю, что он хочет меня. Взгляд скользит по мне, а сам он на грани. Вижу, как сглатывает слюну и как дергается его кадык. Я завела его, соблазнила. Но останавливаюсь. Теряюсь. Не готова. Ко мне возвращается стыд и стеснительность. Возбуждение сходит, словно и не было вовсе. Стою на сцене в одних трусах. Уставилась на Ольшанского и готова разреветься.
Жалкая попытка. Я сама чувствую себя падшей и грязной. То, что сейчас произошло на сцене неправильно.
Музыка прекращает играть. Цепляюсь за шест как за спасение. Иначе упаду.
– Нет, – говорю громко.
Он только ухмыляется.
– А если на привате попросят, м? – смотрит исподлобья. Холодок пробегает по спине. Обхватываю себя руками, прикрываюсь, пусть это и не к месту сейчас выглядит.
Олег ведет плечами, расстегивает пару верхних пуговиц. Ему жарко. Этого не заметит только слепой.
– Не буду, – упрямо заявляю.
– Это твоя работа, – Ольшанский не отстает. Давит. И словом и взглядом. Я правда букашка, которой безумно страшно.
– Я… не хочу, – скатываюсь на жалобный стон. Слезы вот‑вот задушат меня. Хочу скрыться быстрее, убежать. Потом уткнуться в подушку и разреветься. Мне больно, обидно. Ощущение уязвимости разрастается изнутри.
– Вот ты… упертая. Свободна, – и смахивает мой образ, как картинку. – Следующая.
Глава 3
Домой добираюсь только к обеду. Измотанная и уставшая, словно отпахала несколько смен подряд. Ноги налились свинцом, руки не слушаются. До сих пор колотит от пережитого.
– Ну и ладно… что, я больше нигде работу не найду? – успокаиваю сама себя. Хотя внутри все плескается от негодования и обиды.
Уже из коридора слышу запахи вкусного обеда и детский сладкий смех. На душе теплеет, все проблемы кажутся мелкими.
Аленка услышала, как хлопнула входная дверь. Бежит ко мне и бросается в объятия.
Понимаю, что сделаю все, лишь бы мое чудо не болело, и все у нее было хорошо. Если потребуется, и станцую, и покручусь у шеста, и разденусь. Только бы деньги заработать и дочь вылечить.
– Мам, – протягивает она. Голосок елейный, уже знаю, что начнет что‑то выпрашивать, – а мы едем в парк? На качели там, карусели?
Глаза красивые у нее, ореховые. И такие теплые. Всматриваюсь, и тепло это переливается в меня. Люблю ее до беспамятства.
Помню, как узнала о наступившей беременности. Шок, непринятие, тотальное безразличие. А еще море слез, обвинения матери в моей беспечности и желание заснуть навечно. Чувствовала себя хрупкой веточкой на ветру. Ее метает из стороны в сторону, сильно так, беспощадно, а оторваться никак не получается.
