Танара. Глоток нереальной любви
Летчики, комэск, командир полка. Они что‑то кричали, перебивая друг друга.
– Грейфер, сук‑кин ты сын, мать твою в херувимские протопопы!!!! – размахивая кулачищами, орал здоровенный, как Григорий Иванович Котовский, украинец комэск Обжелян. – Все‑таки сделал по‑своему, чтоб тебе пусто было! Подь сюда, я тебе сейчас всыплю перца!!!!
Ему не дали спрыгнуть с крыла – подхватили на руки, понесли, принялись качать.
Грейфер отбивался – ему это было непривычно; он не ожидал ничего особенного за профессиональную работу.
Но его, словно настоящего героя, подбросили в воздух.
И боль в спине пронзила его с такой чудовищной силой, что он полностью потерял сознание.
5
К своему великому стыду, очнулся он в госпитале.
Попытался вскочить с неимоверно жесткой койки, но что– то чужое стягивало его, мешая двигаться.
На тумбочке остро пахли мандарины.
Потом пришел врач.
Немногословно объяснил, что от удара при посадке он получил травму позвоночника. К счастью, перелома не произошло, но какое‑то время он должен лежать в тугой повязке.
Это не входило в его планы. Но делать было нечего.
Грейфера навещали сослуживцы.
Штурман и хвостовой стрелок, другие летчики, комэск. Однажды заглянул даже сам командир полка, хотя госпиталь находился в сотне километров от расположения части.
Приходила жена. Глядела укоризненно, поглаживая свой большой круглый живот. Брала его руку и прикладывала к себе, чтобы он почувствовал, как шевелится их будущий ребенок. Грейфер равнодушно ощущал какие‑то толчки. Они его нисколько не волновали. Он отвечал односложно, еле поддерживая вялый разговор. Женившись без страсти и прожив три года в одиночестве, он так и не привык к жене.
И вообще, несмотря на быстротекущее для прочих людей время, внутри него что‑то застопорилось. И сам он все еще находился там.
Лежа на спине – переворачиваться ему пока запретили! – Грейфер десятки раз прокручивал детали полета. И приходил к выводу, что все сделал правильно, обойдясь минимумом последствий.
К аналогичному выводу пришла комиссия по разбору авиационного происшествия. «Двадцать седьмой» отремонтировали – заменили изношенный в хлам и оттого намертво заклинившийся узел внутри фюзеляжа – и он снова вступил в строй. Правда, летать на нем стал другой летчик: Грейфер оставался в госпитале.
Починка самолета заняла куда меньше времени, чем лечение его, человека.
К чести командира полка – от которого все и зависело – мастерство и мужество Грейфера были оценены неимоверно высоко.
По крайней мере, так считал он сам.
Его наградили настоящим боевым орденом Красной Звезды и присвоили внеочередное звание майора, перескочив через полагавшегося через пару лет капитана.
Это был просто невероятный карьерный взлет.
Но так сложилась судьба, что взлет этот остался точкой на бумаге.
После лечения и очень тщательного обследования медицинская комиссия вынесла вердикт: последствия травмы позвоночника необратимы. А в боевой авиации, даже бомбардировочной, неизбежны перегрузки. Поэтому свежеиспеченный майор Грейфер к дальнейшей службе не годен.
Вручив орден и погоны с двумя просветами, его списали из ВВС.
Навсегда.
6
Вернувшись из госпиталя, Грейфер несколько дней молча лежал на кровати в их семейной комнате офицерского общежития.
Его наконец начали посещать сомнения: а правильно ли он сделал, спасая старый самолет – который все равно не сегодня‑завтра подлежал списанию?
Наверное, разумнее было следовать инструкции: выключить двигатели и катапультироваться; и черт с ним с этим бомбардировщиком. Тем более, что служба в выморочном полку даже самому Грейферу в отдельные моменты уже казалась несерьезной.
Он спасал старый «Ил», поставив на карту свою карьеру.
И выиграв, проиграл. Окончательно и бесповоротно.
Его непрерывно пилила Таисия. Упрекала в наплевательском отношении к собственному здоровью из‑за железки, каковой в ее понимании являлся любой самолет. И в том, что перестав быть военным летчиком, он станет получать гораздо меньше денег. Причем исключительно благодаря собственной дурости и мальчишескому упрямству. И так далее, с вариациями на неизменную тему.
Грейфер слушал и вяло отмахивался. Его самого сжигала досада, суть которой лежала вне понимания жены: прослужив всего четыре года, он вынужден был расстаться с мечтой.
Но… он знал, что по‑человечески не мог поступить иначе: самолет и он всегда составляли единое целое. И до сих пор в целом казалось предательством жертвовать машиной, спасая себя.
Ему предлагали остаться в полку на разных административных должностях. Причем сразу на достаточно высоких. Грейфер отказался. Он никогда не стремился стать наземным командиром. Его влекла не власть, а штурвал. Он должен был летать. Перекладывать бумажки мог и кто‑то другой.
Тем более, что приговор врачей все‑таки не был безнадежным: ему запретили летать при сильных перегрузках. Оставалась военно‑транспортная авиация – которой он пренебрег перед училищем – где нагрузки практически не отличались от пассажирских самолетов.
И вскоре он получил направление в военно‑транспортную часть, базировавшуюся в центральной России.
Турбовинтовые транспортные самолеты «Ан‑12», которыми она была укомплектована, представляли собой по сути такое же старье, как и его прежний «Ил‑28». Однако даже в конце восьмидесятых они активно использовались, исполняя далеко не учебные, а вполне серьезные задания.
7
