Темный горизонт

– Допустим. Тогда объясните, – перебил его рассказ следователь, – как оказалось, что Система зафиксировала возвращение профессора Ариуса Крона домой еще час назад?

Профессор не нашелся что ответить. Он посмотрел в потолок, мысленно моделируя возможные события. Мог ли вор проехать по его документам? Да, при некоторой внешней схожести камеры у точек предъявления бэйджа не заметят подвоха. Успел бы он по времени? До момента его прихода в участок он того момента, когда его предположительно ограбили, прошло еще около часа. Этого было достаточно…

– Да, да, знаю…– перебил его следователь, когда Крон начал было неуверенно излагать свои соображения. – Это было бы стандартным поведением в случае ограбления жителя зеленой зоны.

При упоминании зеленой зоны в голосе и выражении лица следователя промелькнула смесь противоположных чувств. Это была и какая‑то зависть, с одной стороны, потому что он‑то вынужден жить здесь, и только мечтать о переезде в центральные районы. А с другой стороны хоть короткое, но упоение фактом власти над этим человечком, которому по нелепому стечению обстоятельств досталось, если он не врет, все то, о чем этот следователь захолустного квартала лишь мечтал.

– Все это было бы очевидно, – продолжил он, – если бы ни один маленький факт. Посмотрите, вы знаете этого человека?

Следователь повернул к нему планшет, на котором была фотография солидного мужчины. Седого, но еще не старого. Гладко выбритого, одетого в дорогой костюм и весело смотрящего вперед. Эта была его фотография, шестилетней давности. Она была в его анкете в университете и на его бэйдже. Ее печатали в газетах, когда выходила очередная статья о еще одном его открытии. Хорошая фотография, сделанная в хорошее время. Ариус Крон кивнул:

– Да, это я, разве…

– А теперь, – продолжил с тем же хитрым блеском в глазах следователь, показывая жестом на зеркальную стену, – посмотрите на этого.

Профессор Крон повернулся и взглянул в отражение в стене. Там он увидел одетого в старое штопанное пальто старика с седой лохматой бородой и такой же небрежной копной волос на макушке, лицо которого покрывали морщины, сутулого и разбитого. На секунду он мысленно улыбнулся. Да, на месте следователя я бы тоже задался вопросом.

Шесть лет назад его жизнь была яркой, насыщенной и счастливой. Насколько это было возможно в их мире. Его жена еще была жива… Но это было шесть лет назад. А вскоре все изменилось. И, оставшись один, он стал стремительно меняться. Погрузившись в свои исследования, он совершенно забыл обо всем остальном. Каждый день этих лет, проведенных в тоскливом погружении в работу чтоб хоть как‑то забыться, добавлял ему по морщине. Отсутствие общественной жизни изменило его манеры и привычки. Да и....да и ко всему сегодня он еще и постарался одеться так, чтоб слиться с толпой чтоб избежать ограбления в этих криминальных местах. Он еще раз горько улыбнулся. Правда, иронично.

Еще более ироничным было то, что при таком обилии вездесущих камер, наблюдающих с каждого угла, фиксирующих мимику, походку, при всем гигантском объеме работы по слежению в Системе не было достаточно материала, чтобы подтвердить его личность. Потому что фиксировались лишь паттерны поведения, а черты лица и модель походки не были удостоверением личности. Да, по ним могли определить с большой вероятностью и найти кого‑то, но это было только ориентиром, не имеющим юридической силы. Вот если бы кто‑то, похожий на него по показателям, совершил покушение на теракт, тогда бы этих данных хватило чтоб арестовать его до завершения дела.

Конечно, в деле были его отпечатки пальцев. Они получили их, когда он нажимал кнопку на входе в участок. Но, несомненно, его отпечатки, оставшиеся карте, были скопированы вором и использованы при идентификации на входе в квартиру. Поэтому это только добавляло с точки зрения полицейских его делу подозрительности. Именно он мог быть злодеем, скопировавшим отпечатки. А временное вживление рисунка было не таким простым делом, что поднимало его статус от простого ограбления до, опять таки, возможности теракта. Полиция искала возможность теракта во всем.

Крон будто сейчас помнил день, когда впервые увидел на одном из гигантских уличных экранов рекламу. Это был социальный ролик, запущенный правительством в поддержку закона о расширении полномочий полиции. Эту кампанию спровоцировал всплеск преступности, когда жители отдаленных районов получили техническую возможность создания фиктивных карт пропуска. Небольшая технология, украденная с завода нашла просто гигантский отклик в народе. В не лучших его слоях, точнее сказать.

Разумеется, в центральные районы проникали далеко не самые законопослушные. И при наличии неотличимого от подлинного удостоверения личности и респектабельном виде, их нельзя было просто арестовать и допросить по подозрению, даже если полицейский знал нарушителя в лицо. Нужны были доказательства.

И тогда запустили рекламную кампанию. Огромную, яркую, эмоциональную. Маленькая девочка с большими голубыми глазами в том ролике плакала, прижимаясь к маме. Они грустили, что их папу задел взрыв от бомбы, что они его больше никогда не увидят и что этого бы никогда не случилось, будь у полиции возможность проверить того, кто эту бомбу взорвал. И девочка еще сильней плакала, еще крепче прижимаясь к маме. Она говорила, что не хочет потерять и ее. Пусть она отдаст свой голос за то, чтоб людей, из за которых погиб ее папа могли арестовывать! Пусть! Пусть вокруг будет безопаснее! Пусть они всегда будут вместе… И таких девочек и мальчиков, просящих с каждого экрана были миллионы.

Сотни сюжетов, вещающих из каждого утюга. Полгода информационного напора, и закон был принят без намека на протест со стороны масс. Его принятие вообще прошло незаметно, потому что после эмоциональной подготовки населения правительство громко заявило о намерении снижения налога на дешевое жилье, приняло этот закон, а эту дату назначило государственным праздником, олицетворяющим первый шаг в направлении неуклонно теперь приближающегося светлого будущего. Всем бедным были разосланы открытки с копией подписи президента и значки «народного единения».

Полиция получила больше прав, и терактов сразу стало меньше. Правда, стало больше, гораздо больше другого, что совсем не понравилось народу…но значки были розданы, поздравления получены, а закон единогласно принят. И люди, последний раз посмотрев через плечо на свободу, какой они знали ее раньше, навсегда с ней попрощались. Пусть новая жизнь начала походить на езду по рельсам, но она стала проще и безопасней.

Это было так давно, подумал Крон. Он тогда был еще совсем молодым. Более того, он горячо поддержал тогда тот закон. Спорил с друзьями, чуть не с кулаками стоял за идею нового безопасного мира. Те, кто сейчас составляет большую часть толпы, тогда и не родились. Но он помнит те дни. Помнит все, и каждое воспоминание о тех временах наводит на него грусть. Был ли он прав тогда, как и большинство? Он не мог сказать и сейчас. Займи он тогда другую позицию, как бы он смотрел в глаза близких тех, кто погиб от одного из множества терактов. Ему лично проще было немного ограничить свое «я», позволить власти чуть больше полномочий, потому что так была чиста его совесть. Но если и был он не прав, если есть в нем какая‑то вина, он все компенсирует тем, что создал за эти бесчисленные дни, проведенные в своей лаборатории.