Триктрак

Сполоснув руки ледяной водой, она взглянула на себя в заляпанное зеркало, что висело над умывальниками. Слипшиеся волосы, красное лицо, больные тусклые глаза – неприглядное зрелище. Дверь распахнулась, вошла вечно сердитая уборщица, загремела ведром. Ася ретировалась, не дослушав нелестную характеристику, прозвучавшую в свой адрес. По коридору почти бежала, насколько хватало сил, так хотелось поскорее забраться под одеяло. Чуть задохнувшись, взялась за ручку двери своей комнаты и замерла, уловив голоса: один – женский, другой – мужской. Ася не поняла, кому они принадлежат – в голове стучали молоточки, отдаваясь ударами в висках, мешая вникать и слушать. Голоса смолкли, и она было решила, что ей почудилось. Ася открыла дверь, вошла и замерла на пороге, словно приклеенная. Двое, видимо, только что вошедшие в комнату, обернулись к ней. Кудрявая светловолосая пышная красотка Лариса, туго обтянутая зелёным драпом двубортного пальто, и… Лёня Акулов, невозможно синеглазый, немыслимо красивый, уставились на Асю, словно увидели привидение. Впрочем, именно на привидение она и была похожа. Первой выступила Лариса, задав риторический вопрос:

– Аська, ты что, дома?

– Что с тобой? – не услышав ответа, продолжила она, узрев, что с хозяйкой комнаты творится что‑то неладное.

Ася прижала ладони к щекам. Желание исчезнуть, раствориться в душном воздухе комнаты стало почти невыносимым. Она даже сжалась, пытаясь уменьшиться в размерах.

– Привет, – подал реплику Лёня. – А мы вот тут… зашли.

Лучше бы молчал. И без того ясная картина стала прозрачной. Ну что ж, именно так и должно было случиться. Встретиться с актером, поклонницей которого являешься, и пролить кофе ему на брюки; влюбиться в парня, который спит с подругой твоей подруги, в комнате, где ты живешь, и выглядеть при нём, как баба яга – неплохой расклад для романтичной девушки с фантазиями. Впрочем, последний пункт не имел значения, не всё ли ему равно, как она выглядит. Она им кайф поломала своим неуместным появлением – вот что главное. Картина Ильи Ефимовича «Не ждали…».

Такие или примерно такие мысли сумбуром крутились в несчастной больной Асиной голове, пока она тщетно пыталась слиться с грязновато‑голубой краской холодной двери, к которой прижалась замерзающей спиной. «Вот бы сейчас упасть в обморок… нет, упасть бы, когда Лариски здесь не будет. Ну да, упасть в обморок, и он станет поднимать тебя с пола, такую больную и опухшую, затем сразу полюбит и жить без тебя не сможет?»

– Ты больная совсем, – продолжила Лариса, в голосе прозвучало сочувствие –приправа к разочарованию.

Лёня же был чертовски красив или слишком похорошел из‑за температурной дымки, в которой Асе виделось всё вокруг.

– Простудилась, – прохрипела она.

– Сочувствую, – сказал Лёня, и Асе показалось, что он действительно сочувствовал ей.

– Да, а вы вот пришли, а я – дома… – прошептала она.

– Ты ложись, мы пойдем, – пробормотала Лариса. – Мы за магом забежали.

– Ну да, я лягу, конечно, не вы же… – пролепетала Ася, и на этот раз ей трудно было не поймать зверский Ларкин взгляд и усмешку синих Лёниных глаз.

«Каково черта они у него такие синие, – крутилось в голове. – Синий, синий иней, синий, синий иней, one way ticket…».

Ася направилась к кровати, парочка расступилась перед нею. Она прошла мимо Лёни, близко‑близко, и, наверное, почувствовала бы запах его одеколона, если бы не был заложен нос.

– У тебя хорошие записи, – сказала, усаживаясь на кровать.

– Да, неплохие… хочешь, подкину? – подмигнул Лёня.

– А у меня и магнитофона нет. Только проигрыватель, да и тот напрокат.

Он поставил на стол магнитофон, сунул вилку в розетку и защелкал клавишами‑выключателями. Завертелись, чуть шурша, катушки: «Cos for twenty‑four years I've been living next door to Alice…».

– Тебе может, лекарства какие купить? Ты к врачу ходила? – поинтересовалась вдруг забытая Лариса.

– Нет, я только сегодня заболела. Ничего не нужно, спасибо, Лёлька принесет.

– Я тебе маг оставлю, покрутишь, – синие глаза смотрели на Асю в упор, и она плотнее укуталась в платок.

– Спасибо, – выдохнула она. – А когда вернуть?

– Договоримся, – весело бросил он.

– Пойдем, Лёнчик, – ревниво проворковала Лариса, надевая перед зеркалом вязаную шапочку. – Не будем мешать Асе, ей нужно поспать. А как же мы без мага?

– Прорвёмся, – беззаботно бросил Лёня, улыбнувшись пространству комнаты.

Они ушли, а Ася откинулась на подушки и заплакала, молча, растирая по щекам слёзы, жгучие, как кислота.

Вечером Лёля притащила стакан зелёного ликёра Шартрез, которым разжилась в 512‑й, мальчуковой, и маленький телевизор, переходящий, как красное знамя, из комнаты в комнату – его приходилось время от времени лупить по корпусу, чтобы он возвращал на место сужающуюся в линию картинку. Общими усилиями был сооружен фирменный лечебный напиток из ликёра, мёда, малинового варенья и чая под рабочим названием «Если не помрешь, то будешь жить». Чтобы поддержать подругу, Леля накапала ликёра и себе в чай. Асе же пришлось выпить свои полстакана. Напиток обжигал внутренности и бил в голову, зато эффективно бросал в пот и сбивал жар собственным жаром, короче говоря, клин вышибался клином.

– Лёля, ты знала, что Лариска здесь у нас… спит с… Акуловым? – спросила Ася уже не шепотом – под воздействием ликёра или чего‑либо другого у неё прорезался голос.

– Не… нет, не знала, – протянула, смутившись, Лёля. – Про него не знала, клянусь. Да Ларка с кем только не спит, – добавила она, пытаясь исправить ситуацию, и замолчала, виновато глядя на Асю, сообразив, что этим вряд ли что исправишь.

– Ерунда, я просто спросила. Не успела тебе рассказать: вчера пришла домой, а они здесь, на Валиной кровати.

– Аська‑а… – пробормотала Лёля, хмыкнула, проглотила накатившее не к месту веселье. – Брось переживать, у него таких Ларис… все равно у них это не всерьёз… – слова утешения прозвучали не слишком утешительно.

– Да мне какая разница? – прохрипела Ася, вновь потеряв голос. – Но он мне маг оставил, посочувствовал. А я была страшна, как ведьма.

– Да что ты? – восхитилась Леля. – Ну и мерзавец!

Она встала и хлопнула по телевизору, вернув на экран четверку мушкетеров российского производства, браво распевающих «Когда твой друг в крови, а ля гер ком а ля гер…».

На третье утро после кризисной ночи, проведённой в кошмарах и в поту, Ася в невесть‑который‑раз решила начать новую жизнь, отбросив прочь глупые девичьи грёзы, и почувствовала себя свободной и лёгкой, как птица. Вероятно, этому способствовало состояние эйфории, которое часто приходит во время выздоровления. Она нагрела воды и вымылась в тазу в комнате – душевые в общежитии отсутствовали, мыться ходили в знаменитые на весь Ленинград Посадские бани на углу Малой Посадской и Певческого переулка. Там можно было попариться в сауне, нырнуть в крохотный бассейн, а в раздевалках общих душевых послушать беседы и воспоминания питерских старух‑блокадниц, которые собирались в бане, словно в английском клубе.