Трофей для хоккеиста

Я с силой толкаю его в грудь, но он не сдвигается ни на миллиметр.

Чертов спортсмен!

– Что вы себе позволяете? – шиплю я зло. – Вы…

– Ты, – спокойно поправляет меня он, в то время как его ладонь съезжает ниже талии и беспардонно лапает меня за задницу. – Не выкай. Ты со мной переспала. За деньги. Так что не строй из себя недотрогу.

Из моей груди выходит весь воздух, и в ответ я издаю какой‑то жалобный писк.

Как ему объяснить, что это все ошибка? И что эти мерзкие деньги я швырнула в мусорку сразу, как только пришла в себя? Вместе с номером телефона, который был размашисто написан на самой крупной купюре.

Вдруг в дверь грубо стучат кулаком.

– Влад! На лед! – кричат оттуда.

– Иду, – через паузу отзывается он.

Багров нехотя разжимает свою медвежью хватку, берет со стула свой тренировочный свитер и идет к дверям.

У самого порога оборачивается и смотрит на меня холодными стальными глазами.

– После тренировки зайду, – обещает он.

Хлопает дверь, а я буквально стекаю по стене и утыкаюсь лбом в колени. Господи, ну за что мне это?

Внутри все противно дрожит от страха. Если Багров расскажет руководству, при каких обстоятельствах и где он со мной познакомился, то поверят ведь ему, а не мне. И никакой мне тогда работы в лучшем хоккейном клубе. Может, лучше уйти самой, не дожидаясь позора?

И тогда можно будет со спокойной душой послать Багрова с его замашками альфа‑самца куда подальше.

Меня так вдохновляет эта перспектива, что я начинаю всерьез прикидывать, куда мне еще можно пойти работать, чтобы хватило на все. Вернуться к волейболисткам, брать частные заказы на массаж, плюс работа в этом СПА центре, а ночью можно снова в том баре подрабатывать официанткой…

И едва у меня начинает сходиться баланс, как, словно насмешка судьбы, звонит телефон. Это Ольга Ивановна, директор частного пансионата для пожилых людей.

– Здравствуйте! – я хватаю трубку в мгновение ока. – Что‑то с бабушкой?

– Нет‑нет, Алина Викторовна, не переживайте, с ней все хорошо, – голос директора льется медом. – Когда планируете приехать? Давно вас не было.

– Завтра. Раньше не могла, работы много было, – почему‑то оправдываюсь я.

– Это хорошо! – с воодушевлением говорит она. – Ваша бабушка будет вам очень рада!

Это звучит ужасно лицемерно, поэтому я никак не комментирую. Бабушка за последние пару лет узнавала меня всего раза три. Все остальное время принимала меня то за свою дочь, мою маму, то за давно умершую сестру, то за школьную подругу…

Но, конечно, я приеду.

– Алина Викторовна, – голос директрисы становится деловым, – я хотела сообщить вам не самую приятную новость. За последние месяцы очень выросли расходы на коммунальные услуги и на питание – инфляция, сами понимаете. Я уж не говорю про зарплаты врачей и медсестер. Мы держали цены на прежнем уровне очень долго, но со следующего месяца будет повышение. Это от нас не зависит, нам тоже очень грустно об этом говорить…

– Сколько? – перебиваю я ее.

Ольга Ивановна называет новую сумму, и я с трудом сдерживаю вырывающийся из груди истеричный смех.

Нет, никуда я не уйду с этой работы. Зубами буду держаться за это место, пусть хоть сто тысяч Багровых будут отпускать свои грязные намеки.

Интересно, на испытательном сроке платят столько же или половину? И можно ли будет попросить аванс?

Погруженная в невеселые мысли, я даже не сразу замечаю, что в дверь стучат. Кто это может быть? Все игроки же сейчас на тренировке.

– Войдите! – кричу я.

Дверь распахивается, и на пороге стоит тот массажист из кабинета напротив, которого я уже видела. Ему по виду прилично за сорок, но он в хорошей форме – на руках бугрятся мышцы, да и фигура спортивная и подтянутая.

– Привет, новенькая, – он хмурится и оглядывает меня с ярко выраженным сомнением. – Я Костя.

– Очень приятно, а я Алина, – я старательно улыбаюсь, потому что понимаю: с будущими коллегами стоит поддерживать хорошие отношения. Тем более мы одна команда и работаем на одно общее дело.

– Так, Алина, – он страдальчески вздыхает, – давай я тебя в курс дела введу. Утром приходишь за час до тренировки, лучше за полтора. Ребят надо разогреть перед нагрузками. Воду и полотенца для них тоже мы готовим. После тренировки начинается основная работа. Кому‑то полный массаж надо, кому‑то по жалобам. Короче, уходишь домой только тогда, когда никого из игроков не осталось. И никаких там сбежать пораньше, чтобы на маникюры‑педикюры сходить или чтобы мужу ужин разогреть. Ферштеен?

– Мне кажется, это и так очевидно, – холодно говорю я. – Что‑то еще?

Кажется, этот Костя не воспринимает меня как профессионала. Это ожидаемо, хоть и довольно обидно.

– Пока все, – бурчит он недовольно. – Вопросы?

– Что я должна делать, пока идет игра или тренировка?

– Матч надо смотреть, а тренировку – дело твое.

И уходит не прощаясь.

Сидеть в кабинете просто так неинтересно, поэтому я отправляюсь бродить по стадиону и неизбежно в какой‑то момент выхожу к катку, где тренируются игроки.

Выглядит это ужасно скучно: крики тренера, какие‑то однообразные отработки бросков, наматывание кругов по льду, потом они все собираются кучкой и смотрят на какую‑то схему, потом снова едут по льду…

Багрова я нахожу взглядом почти сразу. Внешне он не особо отличается от других игроков: в этой форме, шлемах, рукавицах и гигантских наплечниках они все похожи. Но вот манера игры…

Ребята ездят довольно расслабленно, «на чиле», я бы сказала. А вот Багров даже тренируется так яростно, как будто хочет всех вокруг убить. Он стремительнее всех, он резче всех, он с такой силой отправляет шайбу в ворота, что вратарь не успевает ее остановить. А, может, Миша специально уходит с траектории ее полета, потому что его ведет инстинкт самосохранения. Почему‑то мне кажется, что если вот такая шайба влетит тебе в лицо, никакая маска не спасет. Челюсть надо будет собирать по кусочкам.

Если Багров так ведет себя на тренировке, какой же он во время игры? Даже подумать страшно.

Я ежусь то ли от своих мыслей, то ли от холода. Надо теплее одеваться, если хочешь здесь сидеть. Хотя бы свитер поверх рабочей формы накинуть.

Раздается свисток тренера: у ребят перерыв. Они подъезжают к бортику, тянутся за бутылками с водой, что‑то со смехом говорят друг другу, но я почему‑то продолжаю наблюдать не за ними, а за Багровым. В какой‑то момент он, словно чувствуя мой взгляд, поднимает голову и смотрит наверх, на трибуны, где сижу я.

Я тут же пригибаюсь и прячусь. Мне не хочется, чтобы он меня видел.