Тысяча свадебных платьев
От одного этого слова, мелькнувшего в сознании, внутри у Рори будто затрепетали маленькие крылышки. Потому что оно заставило ее вновь вспомнить о Хаксе и о его непоколебимой вере в ее замысел. Голос Хакса то и дело звучал у нее в голове – и когда она утром чистила зубы, и когда размешивала в кофе сливки, и когда вела сюда машину. Вот и теперь, когда Рори, подхватив сумочку, направилась к выходу и стала закрывать дверь на ключ, она вновь услышала его голос:
«Мечты – это как волны, детка. Надо лишь дождаться нужной волны – той, что словно несет на себе твое имя. И когда такая волна подойдет – ты должен вскочить на нее и мчаться. Так вот, в этой мечте – только твое имя!»
Когда она добралась до матери, та уже дожидалась ее за столиком на террасе. Услышав приближение Рори, Камилла оторвала взгляд от журнала «Town & Country», приподняв подведенные карандашом брови.
– Аврора? Ты почти вовремя.
В ответ Рори еле заметно кивнула:
– И тебе доброе утро.
– Я лишь хочу сказать, что пока не выносила сюда еду, поскольку не думала, что ты скоро придешь. В духовке томится страта из шпината с помидорами. А еще – маленькие маффины из цуккини, которые ты так любишь. – Она отложила журнал и встала. – Давай‑ка откупоривай «Вдову», а я подам завтрак.
Рори с готовностью взялась открывать шампанское, очень надеясь, что после небольшого возлияния ее новость воспримется куда благосклоннее. Всю дорогу она репетировала в машине то, что собиралась сказать матери, заключив в итоге, что в ее приготовлениях нет никакого смысла. Новость была такова, что как‑то получше сообщить ее просто не представлялось возможным.
Через пару мгновений Камилла вынесла на террасу блюдо с едой и кувшин с апельсиновым соком.
– Ну, думаю, можем уже и садиться.
Рори покорно начала разливать шампанское, едва не опрокинув один из фужеров. Камилла пристально посмотрела на нее:
– С тобой все в порядке? Какая‑то ты рассеянная.
– Все хорошо. Давай завтракать.
Пока они накладывали себе в тарелки страту, за столиком воцарилось молчание. Наконец Камилла подняла свой бокал:
– За солнечные воскресные утра!
Рори послушно, словно отыгрывая свою роль, тоже подняла бокал. Она чувствовала, что мать не сводит с нее пытливых, оценивающих глаз.
Не выдержав наконец, Камилла отложила на стол нож.
– Ты уверена, что ты в порядке, Аврора? Ты сегодня как будто не в себе.
– Все хорошо. – Рори поднесла шампанское к губам, сделала глоток. – Ну что, подготовка к празднику успешно продвигается?
Камилла уставилась на нее с явным изумлением:
– Э‑э… в общем да. Я сейчас подумываю, не взять ли тему «Гэтсби». Ну, можешь себе представить: наряды из бурных двадцатых[1], блистательные джаз‑бэнды. Все украшено перьями и стразами. Черные, золотые, кремовые тона. Все, разумеется, исключительно элегантно, на высшем уровне.
– Не сомневаюсь. А ты будешь играть роль эмансипе?
Легкий и по‑девчоночьи звонкий смех Камиллы прокатился по террасе.
– Ну, конечно же, нет. Кому охота это видеть! Я подумывала надеть костюм в тонкую полоску и гамаши, и, может, еще широкую фетровую шляпу. Что ты об этом думаешь? Я могла бы сойти за гангстера, а ты – за мою подружку. Побольше всякой бахромы, обязательно боа. А еще – возбуждающие пунцовые губы.
– Звучит забавно. Но все‑таки не стоит сбрасывать со счетов модницу‑эмансипе. У тебя для этого очень даже подходящие ножки.
Камилла аж закатила глаза:
– Не смеши меня! Я уже давно вышла из того возраста, когда можно сверкать своими коленками. – Она немного помолчала, набирая в ложку несколько ярко‑красных ягод. – Ну а ты как? Успела записаться на свой курс на осень?
Вот он и настал – момент истины. Рори вновь взялась за бокал и в один глоток прикончила то, что там оставалось.
– Не совсем. Точнее, нет.
– Но, детка, ты же обещала…
– Я не вернусь осенью в колледж, – решительно выпалила она. Вот тебе и осторожное вступление! – Я вместо этого решила реализовать наконец свои планы и открыть художественную галерею.
Камилла опустила ложку, и ягоды раскатились по скатерти.
– Галерею? Я думала…
– Да, знаю. Я тоже так думала. Но потом я увидела это здание – один из старых домов на углу Ньюбери‑стрит и Фэйрфилд, – и с абсолютной ясностью поняла, что это именно то, чем мне и следует заняться.
Камилла шумно вздохнула:
– Аврора, мы с тобой уже об этом говорили. У тебя совсем нет опыта ведения бизнеса. И пока что – никакого мало‑мальского опыта в мире искусства. Прежде чем во что‑то подобное ввязываться, тебе необходимо закончить учебу. Получить квалификацию и профессиональные рекомендации, чтобы всегда было на что опереться.
– В смысле, если меня ждет провал?
– Ну, в общем, да. И не надо на меня так смотреть. Ты хоть немного представляешь, сколько новых галерей в первый же год терпят неудачу?
– Нет, но не сомневаюсь, что ты меня в это посвятишь.
– Я не хочу, чтобы и ты попала в эту статистику, Аврора. А это непременно случится, если ты не откажешься от этой мысли. – Камилла с совершенно ошарашенным видом помотала головой. – Ты даже ни словом не обмолвилась мне об этом, когда была здесь в прошлый раз! А теперь – так вот запросто! – ты собираешься взять и бросить колледж!
Рори вскинула подбородок:
– Мне на это не требуется твое разрешение.
Камилла явно была захвачена врасплох ее заявлением, однако сумела выдержать ровный тон:
[1] Бурные (или ревущие) двадцатые – эпоха послевоенных 1920‑х годов (вплоть до Великой депрессии, начавшейся в 1929 г.) в США, Англии, Германии, Франции, характеризуемая бурным экономическим процветанием, появлением новых технологий, динамическим развитием искусства, его стремительной модернизацией и разрывом с викторианскими ценностями.
