В погоне за Зверем

Да, как я заметила, с Пичугиным здесь не ссорятся. Видно было, что негодует старший следователь, но приказ хозяина есть приказ.

И, казалось бы, пора бы нам всем на хорошей ноте распрощаться, но не тут‑то было. Лейтенант Жданович трясущимися руками отдал Шумскому ремень с портупеей и содранные с него погоны. А капитан, выходя во двор, специально задевает плечом Карпенкова, вдавив его спиной в стену.

– Я тебе припомню, сука, – прорычал Шумский ему на ухо.

Тот огрызнулся: «Сам ты сука, вражий недобиток!» и кинул в мою сторону взгляд исподлобья, а я сделала вид, что ничего не услышала. То, что у этих двоих было что припомнить друг другу, я не сомневалась. Но вот кто из них отдаст долг первый я была не уверена. Если мы с Шумским найдём убийцу, а ещё попутно выведем на чистую воду всех виновных в этом запутанном деле, то все лавры победителей достанутся нам. Тогда можно и припомнить старые обиды. А вот, если у нас ничего не получится, то не с одного Шумского будут взимать долги. Мне тоже перепадёт. Врагов у меня в Москве хватало, а в Витебске я не собиралась заводить новых, поэтому промолчала. Пусть лучше они друг другу глотки рвут, но потом… потом, после дела.

 

ЭПИЗОД 3.

 

Уже в машине, относительно близко рассмотрев своего попутчика, я нашла его слабость и поняла причину агрессии в отношении Карпенкова. Капитанские пагоны. Евгений с такой силой сжимал их в кулаке, что костяшки его пальцев побелели. Похоже, старший следователь сорвал погоны с плеч капитана, чем задел его за живое. А такие мужчины, как Шумский, не прощают подобного рода оскорблений. Да, этот припомнит Карпенкову треск рвущихся ниток под своими капитанскими пагонами, тем более, что он их честно заслужил.

– Вы безрассудный человек, Евгений Иванович. Открыто угрожать сотруднику НКВД…

Без особого восхищения подметила я. Скорее, больше для того, чтобы раскачать Шумского на разговор. Сев в машину, он как‑то странно приутих, провалившись в собственные мысли.

– Я не крыса, чтобы шуршать под полом, – буркнул капитан.

Явно настроение ему подпортила вполне ожидаемая встреча с Карпенковым. Признаюсь, мне он тоже не понравился. Скользкий тип и взгляд у него цепкий, будто крючком на удочку ловит, а не смотрит. Но в отличии от Шумского, я научилась держать свои эмоции при себе.

– И всё‑таки, это было глупо, – настояла я на своём, продолжая разглядывать попутчика в Заболотинск.

– Глупо то, что мы с вами едем в одной машине, а вы до сих пор не назвали мне своего имени, – быстро переключил тему разговора Шумский и тон его голоса стал значительно мягче. Я бы даже сказала, что вернулась некая фривольность, как в камере тюрьмы. – К тому же, это несправедливо. Вы знаете обо мне намного больше, чем я о вас, – и он кивнул на мой портфель, лежащий на коленях.

– Капитан ГБ Лисовская, – без улыбки представилась я, открывая застёжку портфеля и доставая из него дело Шумского. – Можно Алеся Яновна.

– Леся, значит, – протянул довольно Евгений.

– Алеся Яновна, – настоятельно поправила я и протянула ему папку.

Он взял её и, прежде чем открыть, улыбнулся так широко насколько это было возможно в его состоянии.

– Леся, – уперто сказал Шумский, – я буду обращаться к вам исключительно по имени. Капитан Лисовская – это уж слишком грубо для такой красивой девушки, как вы. А вы,… ты, – в одностороннем порядке определил он границы нашего общения на ближайшие будущее, – будто свет, ворвавшийся во тьму подземелья, и разгоняющий…

– О, нет, Шумский, это уж слишком! – с трудом сдерживая смех, прервала я монолог доморощенного Казановы. – Хорошо, Леся так Леся, но избавь меня от этих слащавых соплей влюбленных мальчишек! Я не падка на пустую болтовню, пошлые комплименты, дешёвые ухаживания и шутки. И, кстати, цветы, как и стихи, я тоже не люблю.

– Надо же, какие мы серьёзные.

Без обид сказал Заболотинский Казанова и, открыв папку, зашуршал листочками, перекладывая их. С этого момента я будто перестала для него существовать. Всё внимание Шумского приковали к себе многочисленные доносы на него. Особенно тщательно он перечитывал шедевры стукачества некого Маслова, и каждый раз, когда доходил до последних строк с его требованиями, нецензурно ругался. Ругался так, что даже у меня, не слишком чувствительной к мужской брани, закладывало уши.

– Вот сука, а! Тварь! – негодовал капитан, закрывая папку. – Убью мразь!

– Убьёшь – сядешь, – предостерегла я пока ещё несостоявшегося убийцу.

– Вот неймётся сволочи! Я ж его только раз по роже съездил, а он до сих пор помнит гад. Сам виноват! Вот нечего было к девке лезть! Ну не нравится он ей и всё тут!

– А ты, значит, нравишься?

Не знаю зачем я задала этот вопрос. Было что‑то такое в Шумском, что сразу располагало к нему женщин. Даже я, разочаровавшаяся в мужской любви, испытала некую ревность, когда услышала про девку, честь которой он так яро защищал.

– Да малая она совсем. Только школу окончила и к нам в секретари, а этот к ней полез. Она пищит, а Маслов в кабинете ей юбку задирает. Я тогда на дежурстве был. На крики прибежал. Ну и оттащил Маслова от Жанны и по морде ему съездил. За дело получил.

Шумский говорил с таким возбуждением, будто переживал этот день заново. Настолько сильно было его впечатление от увиденного в кабинете подонка Маслова. Попадись он Шумскому сейчас в похожей ситуации, то точно бы убил. А меня застопорило знакомое имя… Жанна. Уж не та ли Жанна Новикова, которую Шумский потом и совратил в качестве благодарности за заступничество её чести? Сиюминутное восхищение благородством капитана тут же улетучилось, не оставив и следа. Значит, вместо работы они в своем отделение милиции девок делят, а потом письма комбригам пишут.

И я снова поймала себя на … ревности? Совсем не знаю человека, если не считать доносов и его напористых попыток пофлиртовать, а уже испытываю что‑то наподобие лёгкой увлечённости и, как следствие, злюсь, осознавая, что я не первая кому он вешает на уши лапшу из комплиментов. Муж под следствием, любовник сослал подальше от себя, а я, как вчерашняя школьница, ревную местного бабника к ограниченным бабенкам. Мысленно отругав себя за слабость, я зареклась себе это позволять и мешать чувства с работой. Я еду в Заболотинск не личную жизнь налаживать, а расследовать серию зверских убийств. По крайней мере, в тот момент я в это искренне верила.

Мой попутчик, закончив полоскать мерзкую личность Маслова отборным матом, снова переключился на меня. В этот раз старался опускать в разговоре хвалебные оды моей красоте, от чего наше общение приобрело более сдержанные акценты. Мы просто ехали в машине, беседуя обо всём и ни о чём. Уже через час такого бестолково разговора я задала вопрос по делу, на что капитан резко ответил:

– Завтра в отделении поговорим.