В землях заката. Избранники Армагеддона

День был почти летний, и город смотрелся весело: дома среди зеленых деревьев, разноцветные автомобили. Церковь оказалась простым белым зданием без золоченого иконостаса внутри. Понравилось, что во время службы можно было сидеть. Он сел на стул и начал было дремать, но тут заиграла музыка, и все запели. Варламов вздрогнул и, заглянув в открытую Джанет книгу, понял, что поют псалмы.

Затем выступил с проповедью священник. Он говорил о бедах, обрушившихся на Америку, как о наказании свыше и призывал вернуться к жизни по заповедям Христа. Варламов сдерживал зевоту: то же он слышал от матери, да и в церкви Кандалы тоже, хотя там священник говорил несколько иначе – о божьей каре за низкопоклонство перед Западом, и отступление от истинного православия… Наконец служба закончилась, и они вышли из церкви.

– Тебе понравилось? – спросила Джанет, когда попрощалась с многочисленными знакомыми. – Я как‑то не подумала, что ты христианин. Только потом вспомнила про твою мать.

– Гм, – сказал Варламов. Мать часто читала ему английскую Библию, рассказывала о Христе, и Варламов с уважением относился к ее вере, но выйдя за порог дома, погружался в обычную мальчишескую жизнь – игры, драки, вылазки в лес, – и о христианстве не вспоминал. Однако разубеждать Джанет не хотелось.

– Я верю в Христа, – дипломатично сказал он. – В Кандале тоже ходил в церковь, только православную. – Вспомнил об удобных стульях и искренне добавил: – Но у вас мне понравилось больше.

Он показал на здание в стороне: – А это что?

Здание имело странный цвет – темно‑глянцевый, словно ствол ружья, да и видом напоминало три составленных вместе ружейных ствола. Их увенчивали три острия, центральное выше других – эти шпили напомнили антенны на самом высоком здании мертвого Чикаго. Не отвечая, Джанет села за руль, а вместо племянницы заговорил Грегори:

– Церковь Трехликого. Есть такая новая секта….

Джанет фыркнула:

– Дядя, это просто сатанинская церковь! – И тронула машину.

– Не знаю, Джан, – Грегори покачал головой. – Это верно, там поклоняются Люциферу, но кроме него Лилит и Темной Воинственности… Лилит – это что‑то из иудейской мифологии, а культ Темной Воинственности заимствован у китайцев. Эти божества якобы являются поклонникам через Интернет и цифровое телевидение…

Грегори помолчал.

– В Америке давно стали отходить от христианства, а после войны тем более. Большинство верило, что Бог любит Америку и с ней ничего не случится. А когда стряслась беда, обвинили его в предательстве и стали искать других богов.

– И много верующих в этого… Трехликого? – поинтересовался Варламов.

Грегори пожал плечами:

– В основном поклоняются дома – перед 3D дисплеями, а церковь посещают по ночам. Но многие тайно носят значки с изображениями Трех ликов. Да и церковь поставили открыто, чуть не рядом с христианской. А у вас есть поклонники этого культа?

– Не слышал, – пожал плечами Варламов. – Вряд ли православная церковь такое позволит.

Остаток пути проехали молча. Дома Джанет подала праздничный обед, и под конец нечто необыкновенное: малиновое желе, покрытое белоснежным кремом с ягодами черники и земляники. Потрясенный Варламов сказал, что ничего вкуснее в жизни не ел. Джанет порозовела от удовольствия.

 

Во вторник позвонил Сирин с предложением сходить в бар, и по дороге с работы Варламов попросил Джанет остановиться. Увидев вывеску бара, та негодующе фыркнула:

– Ты опять не напьешься? Видела бы твоя мама, каким был после вечеринки!

Варламову стало неловко:

– Я не собираюсь пить. Хочу только повидаться с Майклом.

Хлопнув дверцей, Джанет уехала. Сирин уже сидел в баре за батареей бутылок. Варламов оглядел помещение: длинная стойка, люди на высоких табуретах, игра в мяч на большом телеэкране – непривычная обстановка после скромных пивных Кандалы.

Сирин выглядел неважно: мешки под глазами, волосы вокруг лысины непричесаны.

– Выпей, – подвинул он бутылку пива.

У Варламова горечь подступила к горлу. – Нет уж, – сказал он и сходил за кока‑колой.

– Ишь ты, – удивился Сирин. – Скоро совсем американцем станешь, одну кока‑колу хлестать будешь.

– Они тоже бухают, – поморщился Варламов. – Просто после вечеринки до того плохо было… А ты как? Выглядишь неважно.

– Я?.. Тошно мне, Евгений. – Сирин опустошил бутылку, ожесточенно двигая кадыком, со стуком поставил ее и потянулся за другой. – Как стали меня в Колумбусе нахваливать, что ловко обошел их противовоздушную оборону, едва не стошнило! Хоть волком вой. И зачем я это сделал? Там плохо было, а здесь еще хуже. Верно говорят, от себя не убежишь.

Варламов смешался.

– Не переживай, – пробормотал он. – Зато о России напомнили.

– Напомнили, это верно, – в глазах Сирина ненадолго появился блеск. – Забегали они тут. Но мне перед своими стыдно. Ребята небось думают, что я самолет за деньги угнал, китайцам.

Сирин припал к бутылке и не отрывался, пока не выпил до дна. Вид у него уже был осовелый.

– А тут деньги предлагали? – неловко спросил Варламов.

– Ага, – Сирин захрустел чипсами. – Но я отказался. Попросил только, чтобы разрешили жить в Америке. И то больше из‑за тебя, хреново чувствую, что сюда приволок. Но ты приживешься. Язык знаешь, тебя приодели, подстригли! Еще женишься на дочке миллионера. Меня тогда не забудь, швейцаром возьми.

– Ну тебя, – пробормотал Варламов. – Разве что напарником на склад удобрений. Ты чем сейчас занят?

– Мелкий ремонт. – Сирин взялся за очередную бутылку. – За каждым словом приходится лезть в словарь, но инструмент и материалы здесь хорошие. Скоро фирму открою, назову «Русский привет».

– Все шутишь? – Варламов допил кока‑колу и огляделся. Народу стало больше, разговоры оживленнее, на них бросали взгляды: вряд ли часто слышали русскую речь.

Сирин отставил пустую бутылку, а две оставшихся рассовал по карманам.

– Хоть пива попью, – сказал с отвращением. – Пошли. Мне тут не по себе, ни хрена не понимаю.

На улице свистом подозвал такси.

– Ну, ты деньгами и кидаешься, – покачал головой Варламов.

– А куда копить, Евгений? – Сирин откинулся на спинку сиденья. – И впрямь американцем становишься, они каждый доллар считают. Показывай, куда тебя везти.