Вальс-бостон. Вперед и вперед

Мы вышли на следующей остановке, перебежали улицу и сели на автобус в обратную сторону.

 

* * *

 

Ехать оказалось долго – фактически в другой конец города. Когда мы выбрались из душного салона, воздух загустел почти ночным синим желе.

По‑прежнему глядя в сторону, Галя отчаянно взяла меня под руку. Она шагала, крепко держась за мой локоть и сквозь тонкое летнее платьице меня обжигал розовый жар ее тела. Время от времени, будто споткнувшись, она прижималась ко мне бедром – и я невольно отстранялся, испуганный дрожью, которую доставляло мне ее нечаянное прикосновение.

Сомнения рассеялись: болтушка Рая была права на все сто процентов.

Мы миновали надвинутые друг на друга кварталы, темные от лип. Они расцвели в этом году очень рано и теперь пьяно шуршали листвой, будто спешили раздеться, и роняли на нас капельки нектара.

Наконец мы нырнули в сводчатую и очень длинную подворотню, которая вышла во двор перед невысоким и тоже очень длинным домом.

– Пришли… – Галя наконец посмотрела на меня. – На втором этаже у самого угла окно зеленое видишь? Рядом не горят – это наша с мамой квартира.

Рядом с зеленым темнели три окна.

– Может, зайдем… – отчаянно вжимаясь в меня всем боком, предложила Галя. – Чайку выпьем?

Я молча глядел на темные окна.

Которые одновременно и звали, и обещали, и от чего‑то предостерегали. Хотя все‑таки сильнее всего именно обещали – словно у меня двадцатисемилетнего еще осталось в жизни нечто, что можно пообещать и чем можно заманить куда угодно.

– Мама у меня в больнице работает, сегодня у нее ночное дежурство…

Галин голос, вибрируя, сделался еле слышным.

Я почувствовал, как в темноте ее окатывает жаркая волна.

– …Дома нету никого… и не будет. До самого утра.

От последних слов Галя едва не вспыхнула одним сплошным факелом.

Ветер шуршал, разворачивая сумрачное покрывало и прибивал к асфальту липовый дурман, который струился во двор через трубу подворотни.

Я обернулся к девушке – она стояла, запрокинув ко мне облитое внезапной бледностью лицо. Глаза сделались черными провалами, а родинка на губе поблекла, затушеванная полумраком – и запах, маслянистый аромат Казанлыкской долины, тек снизу вверх умоляющей волной.

Я знал с абсолютной точностью, что могу сейчас подняться – подняться, чтобы сделать с нею что угодно. С любой женщиной, предлагающейся отдаться, я бы поступил так, без раздумий и колебаний.

 

 

Конец ознакомительного фрагмента