Вихрь переправ

– Ну, да, этой книги я тебе не дал, решил приберечь напоследок. Как в воду глядел, иначе бы ты и её показал той девчонке.

– Что это за книга? – поинтересовался Матфей, с трудом переборов упрямое, растущее желание потребовать от птицы впредь не называть Юну «девицей» или «девчонкой».

Гамаюн величественно распростёр в стороны веера‑крылья, и на холмистый покров постели упал новый фолиант, образовавшийся из тени сине‑чёрных перьев и несущий отпечаток мрака на кожаном переплёте. Золотой теснённой филигранью по чёрной замше было выведено: «Слово о Террии и землях покрывающих её». Автором значился Позвизд Строптивый, сын некого Рогволода Дулебского.

Матфей с особым трепетом коснулся бархатистой поверхности корешка. Было заметно, что книгу частенько брали в руки или лапы, – если судить, что основным хозяином манускрипта была птица, – уголки обложки стёрлись до лоснящихся залысин, а края и сердцевина промялись под многократными приложениями пальцев. Но, тем не менее, уцелевшие островки кожи несли в себе неповторимую мягкость и будоражащую сознание таинственность, пробуждая незнакомое доселе волнение перед сокрытой загадкой.

– Что это? – Этими двумя словами ему захотелось вобрать всю суть тайны, дремавшей до встречи с ним под тёмным бархатом ночи.

– Я рассчитывал, что ты самостоятельно узнаешь об этом из книги, – произнёс Гамаюн. Он поймал взволнованный взгляд светло‑зелёных глаз. Настойчивый, призывный взгляд.

– Расскажи сейчас, а почитать я всегда успею.

– Это сокровище старее меня, молодой человек, – назидательно изрёк Гамаюн. Он любовно провёл кончиком крыла по прямоугольнику тёмной замши. – Писана она собственноручно опальным княжичем Позвиздом, прозванным в народе Строптивым. Отец писаря, князь Рогволод, правил Дулебами – крупнейшим вирийским городом, вторым после столицы Арконы. А относится написание манускрипта к пятнадцатому столетию по известному тебе летоисчислению. Но верным было и остаётся исчисление лет от Времён Трёх Солнц. И если быть точным, то Лето 603920 от Времени Трёх Солнц и есть точная дата писания этого ценнейшего труда.

– Ну, летоисчислением меня не удивишь. У всех народов оно было разным, а некоторые и до сих пор живут по стародавнему календарю. Лучше скажи, кто таков этот опальный писарь и за что его так обозвали?

– Этот княжич жил на закате средневековья, – охотно продолжил Гамаюн. – Нравы по ту пору были не самые спокойные и благодушные и, тем более, не демократичные. Как ты помнишь, я не раз повторял тебе, вслух: о том, что ты демон, говорить никому нельзя. Ну, так вот, а Позвизд, мало того, что осмелился сказать, он написал целый труд о планете, странах и даже карту создал, что по тем временам было приравнено революции. Конечно, о землях и тому подобном все знали, но в открытую не говорили и тем более не писали. Итогом отец отрёкся от сына, объявил его врагом государства и даже приговорил к смертной казни. К счастью для нас и самого Позвизда, он избежал ужасной участи и, удрав из Дулеб, нашёл себе пристанище в одном из монастырей Агнишандира, восточной страны‑соседки Вирии. Там он и окончил свои дни в весьма преклонных годах, как гласит летопись.

– Погоди, а эти самые Вирия и Агни‑как‑там‑его, это старые названия нынешних государств? – вновь перебил повествование ворона Матфей.

– Агнишандир, молодой человек, – терпеливо поправил собеседника Гамаюн. – В конце книги есть подробнейшая карта Терриуса. Настоятельно советую ознакомиться с её содержимым.

– Но ты не ответил! – пропустив назидание ворона, нетерпеливо и достаточно громко сказал юноша.

– Это не старинные названия. Это истинные названия. Истина в том, молодой человек, – ворон трескуче прокашлялся и продолжил, – что в одно и то же время существует две реальности – две планеты. Одну ты знаешь – это родная тебе Земля‑Терра. Но есть и Терриус, в древности имевший несколько имен, одно из которых Террия. Терриус полон интересных земель с незнакомыми ещё тебе государствами и неведомыми тварями, о которых ты узнаешь.

– Но почему я не вижу всего этого? – спросил Матфей, его голос дрожал от захлёстывавшего волнения, а кожа щёк полыхала кровью, хотя сам он того не ощущал.

– Ты не видел потому, что спал. Ты был Спящим, но я пробудил тебя от сна неведения, – спокойно и невозмутимо пояснил пернатый союзник. – Так со всеми. Кто спит, видит лишь одну реальность, но кто проснётся, для того наступает реальность другая. С момента подписания нашего договора твоя Земля‑Терра, до поры заслоняя от тебя настоящую истину, канула в бытие, она рассыпалась осколками. И теперь тебе ничто не будет мешать видеть правду.

– То есть, мои друзья, что младше, будут видеть всё не так, как я? Ты это хочешь сказать? – взволновался ещё сильнее Матфей. – Москва, Токио, Манхэттен – всё это больше никогда не будет существовать для меня?

– По сути да, – коротко кивнул Гамаюн. – Но не стоит жалеть, Матфей, зато ты откроешь и узнаешь Аркону, Тебаи, Кошиву и многое другое. Поверь, мир не оскудеет для тебя. Он по‑прежнему велик и многогранен.

– Но как же так? Я не понимаю, как одновременно могут сосуществовать в одной плоскости два мира? Две планеты? Страны? Как одни видят одно и живут в этом, а другие в другом и в тоже время бок о бок? Я не понимаю!

– Ты поймёшь, Матфей, поверь мне, поймёшь и примешь этот факт, как само разумеющееся, – сухой голос ворона, как мог, пытался утешить взбунтовавшееся сознание Матфея. – Переваришь и примешь. А теперь мне пора, пока совсем не стемнело.

Гамаюн нырнул в сизо‑жёлтые сумерки, оставив потрясённого союзника в застывшем состоянии над древним фолиантом переваривать новую пищу открытий. Ни ворон, ни тем более Матфей, не видели, как в растущей тени змеевидных корней клёна сверкнули два золотистых огонька. Спустя минуту большой пушистый кот дымчатым облаком вылез из корневого укрытия и не спеша, с присущей только кошачьему роду грацией, прошествовал к лысым зарослям чёрной смородины, войдя в неприметный с виду лаз.

 

Спустя ещё час на окраине Горниц, где‑то у границы Калиновой пустоши, высокий худощавый незнакомец в длинном кожаном плаще медленно расхаживал взад‑вперёд, скрестив на груди руки. В сторонке на перепрелой листве терпеливо сидел громадный зверь, наполовину волк – наполовину пёс, его глаза в таявшем вечере обрели оттенок кобальта, а густой мех окрасился чёрно‑коричневым. Хозяин зверюги остановился и в очередной раз вгляделся в сторону города, черты его лица скрадывала сгущавшаяся темень, лишь длинные до плеч волосы рваными прядками чернели ярче подступавшей ночи.

Но вот мужчина что‑то различил вдалеке, его тело напряглось, а руки высвободились и опустились, что послужило сигналом волчьему псу. Зверь тут же оказался подле господина, головою доходя тому до груди. То, что разглядел зоркий взор незнакомца, обрело форму крошечной точки, которая быстро увеличивалась и вскоре приняла форму летевшей на всех парах птицы.

Ещё несколько минут и на ближайший куст калины опустилась галка, которая в потёмках могла сойти и за юного ворона. Глаза птицы чернели матовой пустотой, но на человека в плаще это не произвело впечатления.

– Итак, что она выяснила? – обратился хозяин к псу мягким бархатистым голосом.

Полуволк‑полупёс выдал краткий залп из рыка, тявканья и воя. В ответ галка разразилась длиннющим клекочущим стрекотом. Когда птица закончила, четвероногий слуга обратил свою громадину‑голову к господину и глухо прорычал. Хозяин вновь скрестил руки, внимая прислужнику.