Во сне и наяву

 

Глава 9

 

Тут из‑под кучи битого кирпича выполз червяк с ножками и щипцами на голове, хорошо, что маленький, сантиметров десять – теперь, после того гиганта под камнем, он был не очень страшный. Червяк получил пару раз тонким концом палки, но не сдох, а проворно залез под камни обратно. По стене все ползли мокрицы, на одной из них девочка еще раз испытала палку, палка еще работала. За стеной, вдалеке, снова заорали крикуны, становилось теплее. Как голос попрощался и умолк, Светлане стало одиноко, а еще с Лю ей было спокойнее, словно он оберегал ее. Тут, в развалинах, она чувствовала себя лучше, чем у камня, но Лю советовал ей найти одежду. Пусть она и с недоверием относилась к его последним пояснениям, но одежда ей нужна. И, главное, обувь. Здесь столько всего, что может повредить ноги, и живого, и неживого – в общем, придется выйти из убежища. Пока она размышляла, сами собой появились тени, и стало еще теплее – девочка заметила, что туман почти рассеялся. Да, он тут исчезал очень быстро. Света начала спускаться по лестнице, все так же аккуратно, чтобы не поранить ног. А еще она помнила, что там, внизу, в кучах ломаного бетона, кажется, еще живая, пряталась жаба. Девочка дошла до выхода из развалин. Остановилась. Все, туман закончился. Пространство вокруг заливал белый, белый, жаркий свет. С громким жужжанием прилетело и плюхнулось ей на майку, прямо на грудь, отвратительное насекомое. Вскрикнув, девочка смахнула его на землю, оно было большое и неуклюжее, похожее на крымскую цикаду. Упало, копошилось в крошеве кирпича, Света, все еще перепуганная, прижала его к земле палкой.

Кажется, палка уже высыхала, теряя свои магические возможности. Насекомое вывернулось, тяжко зажужжало, с трудом взлетело и унеслось прочь.

«Сколь же тут всяких мерзостей». Девочка перевела дух и огляделась. Камень. Ее камень был хорошо виден. «Если это двадцать восьмой дом по Гастелло, то там… проспект Гагарина, а там Фрунзе». И там, в той стороне, она видела не развалины, а хорошо сохранившиеся дома. Они были желтые и яркие в свете обжигающего солнца. Совсем как живые. В них должно найтись то, что ей нужно. Над развалинами пронеслись две птицы. Снова мимо нее басом прожужжало какое‑то насекомое. Стоять тут и бояться не было смысла, в случае опасности она просто убежит. Решив так, Светлана вышла из развалин двадцать восьмого дома. Взяв свою палку двумя руками, она пошла к камню, прошла, огибая его с юга, и направилась дальше к виднеющимся впереди домам. Стоящие еще кое‑где стены, горы битого кирпича она обходила, стараясь не приближаться к ним. Птица, проклятая, проорала почти над головой, напугала Свету резким кряканьем – девочка задрала голову, проводила ее недобрым взглядом. Птица еще и уродливая. Светлана снова двинулась к домам, там, за ржавыми остовами гаражей, она увидела красивый… Ковер? Нет, лужайка, которая белела на солнце. А цвет у нее был не белый, а серебристый. Когда она подошла ближе, то поняла, что серебро цвета отдает зеленью. Это… это был мох. Целая поляна серебристо‑зеленого мха. Посреди которого кто‑то позабыл пластиковое ведро. Ведро от времени вросло в мох, оставив на поверхности лишь круглый обод и белую ручку. Девочка, позабыв, где она находится, даже не оглядевшись толком, присела и провела рукой по серебру. Ах, как он был мягок, этот мох. В «Икее» она пробовала на ощупь некоторые покрывала, которые там продавались, из флиса, кажется; так вот, этот мох был такой же нежный. Да, именно нежный. Жаль, что нельзя лечь и полежать на нем. Погреться на солнце, которое уже печет так, что можно даже позагорать, не хуже, чем в Турции. Но нужно идти. Света поднялась и поставила ногу на серебро лужайки. Какой он все‑таки мягкий, удивительно… И тут ее ступню словно обожгло. Подошва запылала в одно мгновение. Или, может, это был не огонь, а десятки, сотни иголок одновременно проткнули крепкую кожу ноги девочки.

– А‑а! – От боли, а еще и от страха и неожиданности закричала Светлана и тут же попыталась убрать ногу с серебряного ковра. Но нога словно прилипла. Ей даже пришлось приложить усилие, чтобы вырвать свою ступню из этого страшного мха. Вырвала, уселась на попу, поглядела на бурый след, что остался на серебре, еще переживая боль. Бурый след! Отчего он такой? И только тут девочка рассмотрела ногу, чуть вывернув стопу к себе. О! Вся подошва от пятки и до пальцев была испещрена мелкими круглыми отверстиями, из которых сочилась кровь. Кровь стекала к пятке и большими медленными каплями падала на рыжую, уже высыхающую на солнце землю. А Света еще раз взглянула на лужайку. И ее осенило. Там, посреди лужайки вросло в мох… Никакое это не ведро. Это был не белый край ведра с белой ручкой, а ребра какого‑то существа, может быть, даже… человека? Только тут у девочки заработала голова. Как можно было не заметить и другие кости, что валялись на лужайке?

«Фомина ты тупая!» Она даже чуть всплакнула, скорее от обиды, чем от боли. Ведь теперь ей придется не идти к домам для поисков, а вернуться назад, в убежище. Сейчас, когда жгучее солнце сушило слезы на щеках, а со ступни падали капли крови, она не поставила бы под сомнение ни одно слово Лю. Теперь она бы все слушала внимательно и еще переспрашивала бы, стараясь запомнить. Сны‑не сны, потоки времени, трехмеры, сирены… Как было бы здорово опять услышать этот спокойный и красивый голос у себя в голове.

– Лю, вы меня слышите? – на всякий случай позвала девочка.