Вредитель

Весь последующий месяц они с Кэндис практически не общались, изредка перебрасываясь общими фразами. Она больше не просила его ходить за покупками, а он молча смотрел телевизор целыми днями.

Уильямс решил больше не заходить в свою мастерскую, а когда приходила Кэндис – отправлялся гулять на набережную реки Браш‑крик. Несколько раз они выпивали с Гарри – тот прекрасно понимал, что проблемы в семье Питера никуда не исчезли, но больше советов не давал, благоразумно решив не лезть в чужие дела. Иногда Дэвидсон рассказывал Питеру про то, какие блестящие сделки заключала под его руководством Кэндис, на что Питер лишь безразлично кивал – и продолжал пить своё пиво.

В тот бар они больше не заходили, выбрав для встреч благообразный ресторан «Марш‑хиллз Кантри Клаб». После встречи с Дэвидсоном Пит возвращался домой поздно ночью, раздевался и засыпал на кушетке в гостиной. Чем чаще он гулял один, тем сильнее его манило волшебное заведение на углу Долорес‑лейн и Марш‑роуд. Он пару раз проходил мимо него вечером, и сразу же приметил яркую неоновую вывеску «Роял Америстер» – это было то самое место, которое ему рекомендовал тот жуткий мексиканец.

Питер садился на скамейку рядом с остановкой общественного транспорта и наблюдал.

Он завороженно глазел на прозрачные двери, за которыми кипела таинственная жизнь. Туда непрестанно заходили люди в красивых смокингах с прекрасными женщинами в вычурных платьях. Иногда эти люди выходили раздосадованными, лишившись не только денег, но и своих женщин, чаще – с равнодушной миной, но иногда… О да, иногда он видел тех, кому повезло – и это было незабываемое зрелище! Счастливчики выкатывались из дверей – с взъерошенными волосами, расстёгнутыми пиджаками до самой рубашки, со съехавшими набок галстуками… Главное: они несли в руках пакет с логотипом клуба. И этот пакет знатно отягощал их руки – его содержимое сводило Питера с ума.

Впрочем, как бы ему не хотелось принять участие в карточных состязаниях, проводимых элитным клубом, у него и близко не было необходимой для игры суммы. Временами, когда Гарри был занят, Питер целыми вечерами сидел напротив игорного заведения и мечтал…

В один из таких вечеров, художник как обычно собирался понаблюдать за игорным клубом, но как только он добрался до своей «смотровой площадки», начал накрапывать дождь. Небо затянуло свинцовыми тучами, где‑то вдалеке прозвучали раскаты грома. Расстроившись, Уильямс решил пойти домой – укрыться в клубе не представлялось возможным: в такой одежде его бы даже не порог не пустили.

Он быстрым шагом добрался до дома, заметив, что машина Кэндис стоит на дорожке. В прихожей горел свет – «Наверное, она только что вернулась», – подумал Питер. Ему совсем не хотелось пересекаться с женой, но выбора не было.

Он медленно открыл дверь.

– Питер, у меня кое‑что есть для тебя, – к нему из гостиной торопливо вышла Кэндис в домашнем халате. На её лице читалось выражение крайнего беспокойства. – К нам на работу заявился какой‑то странный тип, весь в татуировках – на шее золотая цепь, пальцы в перстнях…

– Очередной твой клиент? – мрачно спросил Питер.

– Нет, – ответила Кэндис, в замешательстве посмотрев на него. – К нам такие не приходят. Ему нужен был ты.

– Я? – переспросил Питер. – Может, ты что‑то перепутала? Или он…

Кэндис замотала головой:

– Нет, он искал именно тебя. И ко мне обратился, потому что знал, что мы женаты. Это по его лицу было видно, я догадалась. В общем… – она порылась в нагрудном кармашке фартука, – … он просил передать тебе это.

Уильямс взял у неё из рук белоснежный конверт и прошёл в гостиную.

– Пит, нам сейчас нелегко, но прошу тебя, скажи мне во что ты ввязался на этот раз?!

Художник отмахнулся от неё, усевшись на краешек кушетки.

«Ни отправителя, ни адресата… – заметил Питер, рассматривая пустое место для контактов и сведений. – С первого взгляда видно, что бумага снаружи, как и, наверняка, внутри – дорогая. Следовательно, это частная служба доставки, но… Кто это может быть?»

Он задал Кэндис этот вопрос, на что она постучала по подбородку указательным пальцем и ответила:

– Он сказал, что это от его босса или что‑то в этом духе…

«Прекрасно, – флегматично подумал Пит. – Это начинает напоминать дурной сюжет из детектива…»

Уильямс осторожно снял силиконовую ленту, и достал письмо, сложенное вдвое. «Удивительно, на бумаге не осталось ни одной вмятины. А какой запах от самого письма… Будто побрызгали туалетной водой!» – Питер усмехнулся своему глупому предположению, вспомнив, однако, рассказ Гарри о безумном богаче‑франте из Румынии и его причудах…

Аккуратным, красивым почерком в письме было написано следующее:

«Дорогой мистер Уильямс, ваши картины оставили неизгладимое впечатление на меня!

Мы не знакомы, но я видел ваши работы. Нью‑Йорк, благотворительная выставка живописи «Квестура Файн Арт». Я был приглашён моим старым знакомым, вашим бывшим преподавателем, – профессором Миллером, – присутствовать на данном мероприятии. По правде говоря, я не питал особых надежд на счёт этой выставки, однако же, к своему удивлению, я обнаружил настоящую жемчужину– ваши работы двухгодичной давности. Сначала я задался вопросом, почему их никто не стал покупать, предложил самую высокую цену, но мне объяснили, что на благотворительных выставках картины участников не продаются.

Какая жалость!

Вы– человек, который прозрел самую суть этого мира, и я восхищаюсь этим.

Мрачность предопределения, жестокость окружающих к слабым. Человеческое безумие и красота жертвенного порыва. Суровое испытание судьбой одинокого человека, вынужденного противостоять нерушимой стене догматизма и нравственной апатии нашего общества! Мои попытки понять своим умом то, что было изображено на этих картинах– не увенчались успехом. Оставалось лишь гадать, где вы сейчас находитесь и что успели написать за два года затворничества…

Наконец я узнал, что вы живёте в Марш‑хиллз! Для меня было бы просто кощунством не воспользоваться таким подарком судьбы.

Наверняка Вам знакомо наименование «частный музей Гилберта‑Честертона». Я купил это заведение ровно два дня назад, с намерением полностью поменять его концепцию. И знаете что? Проводя ревизию экспонатов и живописи, к своему крайнему разочарованию, я не обнаружил ваших работ там! У меня в голове не укладывается, как такой человек, как вы, может обделить своим вниманием единственное достойное ваших работ место в данном городе?

Я приглашаю вас на торжественное открытие обновлённого «Гилберта‑Честертона»!

Отныне музей станет благотворительным учреждением. Покорно прошу вас откликнуться на моё приглашение и взять с собой столько ваших работ, сколько вы сможете. Я хочу понять сюжеты ваших картин, вникнуть в стиль волнующих меня произведений, что написаны вашей рукой.