Вредитель

Уильямс молча смотрел на неё, играя желваками.

– Что? – спросила Кэндис, – Я сказала что‑то глупое?

– Дети, – спокойно ответил он. – С чего это ты решила, что у нас скоро появятся дети?

– Пит, но ты же сам мне обещал! Ты сказал, что как только у нас появятся хорошие деньги, мы сможем завести ребёнка, разве не так?!

– Проклятье, Кэндис, ну вот опять… – рассерженно проскрежетал Уильямс. – Каждый раз одно и тоже… – предупреждая очередную истерику жены, он примирительно поднял руки: – Хорошо, правда твоя – теперь у меня есть спонсор и он готов платить за мои картины нормальные деньги. Давай сначала посмотрим, насколько серьёзны его намерения на счёт моего творчества, а потом будем планировать переезд.

– И сколько это займёт времени?

– Я напишу для него несколько картин, и если он будет платить за них такие же большие суммы, то летом мы продадим этот дом и переедем в Канзас‑сити. По рукам?

Кэндис в нерешительности помяла в пальцах салфетку и равнодушно ответила:

– Хорошо. Но если ты снова мне лжёшь, Питер…

Он нагнулся через стол и поцеловал её.

– Знаешь, я хочу показать тебе кое‑что интересное, – сказал он, встав из‑за стола, – но придётся подняться наверх, в спальню.

– А как же ужин? – Кэндис кивнула в сторону роскошного стола. – Кто будет всё это убирать?

– Все вопросы потом…

Девушка встала из‑за стола, и художник неожиданно подхватил её, подняв на руки.

– Питер, хватит! – она пыталась сопротивляться, но мужчина крепко держал Кэндис за талию. Миссис Уильямс вспомнила их свадьбу в Нью‑Йорке и весело рассмеялась.

Они поднялись в спальню и Питер за руку подвёл её к конверту с деньгами, который он оставил на своей тумбочке – специально для этого момента.

– Мой первый серьёзный заработок, – с мистическим благоговением в голосе произнёс Уильямс.

Кэндис открыла конверт и принялась быстро перебирать пальцами купюры. Такие денежные пачки она видела на своей работе достаточно часто – для того, чтобы посчитать всю сумму ей потребовалось пару минут. Она зачем‑то покрутила конверт в руках, снова прошлась по содержимому, и её брови поползли вверх.

– Пит, я не понимаю… – медленно произнесла она. – Тут, вероятно, какая‑то ошибка…

– О чём ты? – Он аккуратно взял у неё конверт и пожал плечами. – Днём я снял пять тысяч долларов… Что не так?

– Боже мой, Питер… – Кэндис опустилась на кровать и закрыла лицо руками. Сквозь пальцы донёсся её приглушенный голос: – Ты хоть знаешь, сколько денег у этого человека? И он заплатил тебе долбаную пятёрку за ВСЕ твои картины?!

– Ну… – Питер повертел конверт в руках. – Это ведь мои первые деньги, Кэндис…

– Ты правда не понимаешь?! – Кэндис убрала от лица руки и вскинула подбородок. – Если ты и дальше планируешь заниматься живописью, то мы накопим на переезд после выхода на пенсию, не раньше! Знаешь, – она пригладила прядь волос ладонью и взглянула на него, – твой мистер Кастелло – настоящий жмот!

– Какого чёрта, Кэндис?! Мистер Кастелло – единственный человек в этой долбанной Америке, которому понравились мои картины, а ты его оскорбляешь?! Да, он заплатил мало, но он ЗАПЛАТИЛ, а не стал читать мне вонючие нотации… – Уильямс плюхнулся на кровать рядом с женой и положил руку на её колено. – Я пока не так знаменит, чтобы мои работы продавались за сотни тысяч… Пока я никому неизвестный художник, он волен платить за мои полотна сколько захочет, но я чувствую, что скоро прославлюсь…

Кэндис убрала его руку и поправила чулки.

– Ты давно говоришь мне о том, что скоро прославишься. Питер, я правда готова ждать сколько угодно, но, когда мистер Кастелло предложил тебе настоящую работу, а ты отказался, знаешь как мне стало неприятно?

– Неприятно? – переспросил Питер, тупо уставившись на неё. – Это как понимать?

– Ты как будто не видишь, что я одна тащу всю нашу семью на себе… Моя работа сложная, иногда скучная, глупая – по твоим меркам, как я думаю, – но она приносит деньги, реальные настоящие деньги, которые можно потрогать! И на которые мы покупаем еду, на которые я могу заправить свой автомобиль, на которые ты посещаешь все эти выставки… Куда ты? – Уильямс встал с постели и Кэндис успела схватить его за руку. – Что ты собираешься делать?

– Мне надо проветриться, – холодно ответил ей Питер, дёрнув запястьем. Он кинул конверт на пол и отвернулся, бросив через плечо: – Я не хочу снова сорваться, Кэндис…

– Давай поговорим, Питер, ну пожалуйста! – крикнула ему в след Кэндис, торопливо собрав разлетевшиеся купюры. – Скажи мне, неужели я не права?!

Питер чувствовал себя ужасно. Он быстро переоделся: дёрганными движениями натянул на себя чёрную водолазку и твидовый пиджак, сунул в карман свёрток со сдачей, оставшейся после оплаты заказа в ресторане, и вышел на улицу.

Под холодным светом фонарей Уильямс принял решение – раз Кэндис так нужны эти чёртовы деньги, он попробует сыграть в «Роял Америстер».

 

***

 

В Канзас пришла весна. Сквозь облака всё чаще пробивалось осмелевшее солнце и даже в Марш‑хиллз можно было наконец сбросить надоевший пуховик – погода всё чаще радовала теплом и реденькой травой на газонах соседних домов.

Вернувшись домой, Питер не стал говорить Кэндис, что в очередной раз он проиграл все деньги в казино. По крайней мере, сам художник себя проигравшим точно не считал. Целую ночь он бился как лев, но фортуна явно была не на его стороне – пару раз он был так близко к тому, чтобы отыграться, однако каждый раз терпел неудачу. Несмотря на то, что Пит вернулся из казино с изрядно поредевшей пачкой своего «гонорара», мужчина был уверен, что играл достойно: по крайней мере, он не сдался в первом же раунде, а это чего‑то да стоило…

За пару месяцев Уильямсу удалось продать мистеру Кастелло ещё несколько картин. Каждый раз его не покидало странное чувство, что он будто бы пишет на заказ – пишет для того, чтобы выручить денег и показать Кэндис, что он способен зарабатывать на своём творчестве.

Разумеется, он и не думал каким‑либо образом угождать вкусам мистера Кастелло, но всё чаще и чаще его посещала мысль, что его «благодетель» с каждым разом всё холоднее и холоднее относится к нему. Последние несколько раз Кастелло и вовсе ссылался на большую занятость, посылая за картинами представителя «Гилберта‑Честертона»; обещанная оплата теперь приходила Питеру через несколько недель – всё так же чеком, без сопроводительных писем или впечатлений от холста.