LIB.SU: ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

Время одуванчиков

Минут через сорок подъехала серая «волга». Из машины выскочил подтянутый шатен в сером костюме и, тщательно обходя лужи, вошел в дом.

– Всем доброй ночи. Шаббат шалом, Михаил Самуилович. Что тут у вас интересного?

Следователь пожал ему руку.

– Привет, капитан. Вот, смотри. Книжечки очень интересные. Я, конечно, не знаток рун, но мне кажется, все это связано с Аненербе.

Чекист внимательно осмотрел комнату.

– А сколько деду лет было? Семьдесят пять? Понятно. Вполне может быть эхо войны. Надо разбираться. Прокачать старичка по базам. А то может оказаться, что он никакой не Берсенев, а Курт Йодль какой‑нибудь. Может, за эту ниточку потянем, вытянем и мотив убийства, и заказчика, и исполнителя… Я своему руководству доложу, возможно, они совместную бригаду решат создать – вы по своему профилю отработаете, мы по своему.

Холодный весенний рассвет быстро превращался в солнечное утро. Вскоре краски дня уже вовсю играли во дворе старого дома. Машины разъехались, и о ночной трагедии напоминала только дверь с белеющими бумажными полосками с синими печатями.

В областном управлении госбезопасности пожилой полковник прочитал сводку за последние сутки и задумался. Из пачки папирос выбил одну, привычно смял мундштук, чиркнул спичкой и закурил, выпустив струю сизого дыма. Потом подвинул к себе телефонный аппарат и набрал номер, по которому не звонил уже лет пять, но помнил наизусть. Выждал два гудка, нажал на рычаг, сбросил вызов и снова набрал номер. На том конце ответили, и мужской голос произнес:

– Говорите, вас слушают.

Полковник пару секунд помедлил и сказал.

– Код тринадцать. У нас минус один.

Ответа не последовало, только послышались короткие гудки. Полковник сделал глубокую затяжку и затушил папиросу в стеклянной пепельнице на столе.

 

1. Петров

 

Он еще вечером понял – что‑то случилось. Смутное ощущение тревоги заползло в душу, как змея, и притаилось. Не было никаких видимых причин, все шло как обычно. Каждый его день с понедельника по пятницу походил на предыдущий, лишь по субботам он ходил в магазин, а по воскресеньям в церковь. По‑настоящему он жил только книгами, которые как супертопливо для полета мысли, занимали большую часть его дома.

Зачитавшись, он задремал в кресле и в состоянии тонкого сна, на границе реальности, вдруг увидел в черноте космоса лицо молодой девушки с длинными волосами. Полсекунды, краткий миг, все исчезло, и только тихий голос произнес:

– Помоги ей, брат.

Лонгин. Его голос. Сколько лет они не виделись? Десять? Он затруднился бы ответить сразу, но это ничего не меняло. Случайностей не существует, все, что происходит, это один грандиозный план, замысел, который осуществляет Творец. Помогать Творцу – это призвание его, Лонгина и других братьев, дело жизни, ее смысл и цель. Но почему‑то в последнее время его часто одолевали сомнения. Прямота избранного пути все чаще изгибалась вопросительным знаком.

Он подошел к старинному зеркалу в резной деревянной раме и внимательно всмотрелся в отражение. Старик, совсем старик. Годы пролетают, как дни, нисколько не приближая к цели. Она все так же эфемерна и расплывчата, как в начале пути. Но если тогда было вдохновение, энтузиазм неофита, то теперь только усталость. И спокойствие, граничащее с равнодушием.

Время. Он служит времени, он его верный страж. Но время когда‑то заканчивается, оно проходит. Время исчезает перед Вечностью, растворяется в ней. Масло масляно, а время – временно. Служить временному, зная, что когда‑то оно закончится, становится все тяжелее и тяжелее. Но и сойти с этого пути он не мог.

Путь. Когда‑то все начиналось прямо до дрожи в коленях – настолько он проникся идеей. Идеей высшего служения. Он вспомнил самую первую инициацию. Гора Сион. Совсем не в Аль‑Кудсе, как у арабов называется город, который люди непосвященные считают Иерусалимом. А в самом центре Европы, в швейцарском кантоне Вале. Предчувствие войны и весенний ветер свободы. Руины древней крепости. Золотая менора на багряном бархате. Плачущие свечи. Слова нерушимой клятвы. Крест и меч. Песочные часы. И первые откровения о тайнах этого мира.

Он усмехнулся своему отражению. Тайны мира… Самая главная тайна – этот мир выдуманный. Плод коллективного воображения. События, которых не было. Смыслы, меняющиеся в зависимости от текущего момента. Священные слова, за которыми пустота и злоба. История, как непрерывная череда войн, убийств, уничтожения народов. Власть, как сила лжи, обмана, принуждения.

Он видел, как рождались и умирали идеи, как миллионы гибли за то, что через несколько лет становилось проклятьем для других поколений. Он видел, как одни убивали других только за то, что они не соглашались с их выдуманной картиной мира. Но видел, что и картина других ничем не лучше. И они умирали напрасно, в полной уверенности своей правоты. Кумиры, вознесенные на пьедестал восторженными поклонниками, изрекали только ложь. Но эта ложь водружалась на знамена, под которыми во имя ускользающих идей уничтожались реальные живые люди.

Большое лучше всего видится на расстоянии, если слишком приблизиться, то можно не увидеть ничего, кроме маленького фрагмента. Оказавшись много лет назад в глухом медвежьем углу, он открыл здесь целую вселенную. Весь мир оказался перед ним как на ладони, и он видел его как есть. Он знал, что было, что есть и что будет через несколько лет. И это знание давало смысл его жизни.

Его задачей было сохранять баланс, соотношение знания и незнания. Те, кому открыто больше, не дают этому миру сорваться в хаос. Они компенсируют энтропию, не позволяя злу набрать критическую массу. Они над миром, вне его войн, они параллельны ему. Они не подвержены влиянию идей.

Но в последние лет пять он буквально физически ощущал, как катастрофически быстро меняется мир. Процессы, на которые раньше могли уходить столетия, сейчас проходили за десяток‑другой лет. Время перестало быть текучим, оно превратилось в тугую струю, разбивающую размеренный ритм. Он порой переставал ощущать себя – сложенная из мириадов песчинок картина мира начинала ускользать, рассыпаться, и ветер уносил частицы, скрывая в пыли ясный горизонт.

Утром зазвонил телефон. И, еще не ответив, он уже знал, что ему придется встать, идти и делать то, к чему он призван. Сквозь тысячи километров, продираясь через шум помех, в трубке раздался голос Антония.

– Брат, Лонгина убили. Я думаю, это Анри, он решился заполучить жезлы Гермеса. Я не буду по телефону, ты должен приехать ко мне. Ты в опасности.

Он попытался возразить.

– К тебе? В Феодосию? Ты как себе это представляешь?

– Я найду, кто тебя отвезет, – серьезно ответил Антоний. – К вечеру будь готов. Я еще позвоню.

TOC