Взгляни на меня

Но я не собиралась распарывать его неведомый, заслонённый множеством масок и ширмой полуправды внутренний мир. Этот мир бился в нём, как в сосуде с невидимыми трещинами. Внешне сосуд оставался прекрасным и целым, но с оборотной стороны был изрисован сколами. Том зарабатывал миллионы, изрезал над облаками половину планеты, едва успевая толком вздремнуть в самолёте. Везде дружелюбный, вежливый, улыбчивый, с невероятным запасом терпения, убеждённый в том, что занимается любимым делом, приносит пользу, находит истинного себя во вращающемся месиве ролей, встреч, мероприятий. Его уцелевший мир противостоит сомкнувшейся вокруг горла реальности. Руки в карманах, вспышки фотокамер мерцают на ткани безупречного костюма, скользят по лицу, как яркие пощёчины, от которых не чувствуешь боли. Всюду жадность и трепет, крики и вкрадчивые вопросы, шаги по ковровой дорожке, истина и игра, подчинение обязательным правилам. Том постоянно что‑то внутри склеивал по кусочкам, создавал, менял, по завету отца не оставлял сил на жалость к себе. Свыкался с мыслью о перекраивающих жизнь переменах, срастался с хронической усталостью, а её не заглушал до конца ни один отпуск. Душа деформировалась, трещала по швам, затягивала понемногу старые раны, зарастала новыми. Том знал цену успеха и исправно платил по счетам, чётко обозначив границы, переступать которые позволял далеко не всем. Отчаянно берёг свой хрупкий мир, угодив в кипящее жерло шоу‑бизнеса.

Но тем вечером он ел запечённую курицу, запивал яблочным соком и не запрещал дочери проститутки, неприметной официантке смотреть на него в упор. Слова на мгновения теряли смысл и силу, пропадали в звоне ножа и вилки.

Молча глядя друг другу в глаза, мы постепенно осознавали, что всё самое важное, раздирающее сердце и рвущееся криком к горлу так и не произнесли. Разбрасывали словами лишь намёки, никак не решаясь приступить к непростой теме, освободить душу. Вырвать то, что мешало вдыхать.

– Почему ты расстался с Джейн?

Для этого вопроса не нужно было искать смелость. Я спросила, не чувствуя жала смущения. И не считала, что переступила черту. Поворачивать беседу в сторону проблем Тома было гораздо проще, чем самой рассыпаться в откровениях.

– Нам не хватало времени быть вместе, – Том, отложив вилку и нож, ответил сразу, без раздумий, словно уже давно ждал возможности. Будто куда‑то в пропасть опрокинулись все сомнения и опасения, исчезли годы, в бешеном течении которых мы ещё не знали друг друга и не могли угодить в ловушку одиночества и тоски. Так закрепилась наспех слепленная, легко разрушаемая иллюзия. Навязчивое ощущение того, что мы знакомы уже десятки лет и по старой привычке после рабочего дня делили на двоих ужин, обсуждали перегибы жизни, смеялись… Возможно, нам обоим попросту было безразлично, как на сердце отпечатается этот ни на что не похожий вечер. Было плевать на душевное состояние незнакомца, сидящего напротив. Зрело лишь неуёмное стремление выбить боль из груди. – Наши графики всё реже совпадали, разлука не шла на пользу, мы теряли связующую нить. Места для любви не оставалось, насколько бы ужасно это не выглядело со стороны. Я на съёмках – она возвращается домой, навещает родственников, звонит мне и притворяется, что не в обиде. Джейн хватается за на новый проект, зачитывается сценарием, улетает на другой континент, когда мне только удаётся освободить неделю в забитом под завязку расписании. Отношения по графику удобны далеко не всем. Иногда встречи начинались в ресторане и там же заканчивались. Мы садились в такси и разъезжались в противоположных направлениях, потому что мне рано утром в аэропорт, а Джейн нужно готовиться к спектаклю.

– Но ты любишь её?

Отчего‑то захотелось усомниться в том, что разбитые чувства могли бесследно иссякнуть после града грубостей в пылу раскалённых нервов.

– А ты любила тех мужчин, с которыми не было шанса двигаться дальше? – поставив локти на стол и подперев ладонями подбородок, спросил Том. Его сверкающий взгляд, напряжённый и неотрывный, будто пригвоздил меня к стулу.

– Я хорошо к ним относилась.

Блестящий ответ, подумала я, разрезав ногтем завиток диковинного растения на скатерти. Отзвук правды, её мутные очертания только распаляют интерес и заставляют проявлять большую настойчивость. Том, похоже, внимательно следил за поворотами разговора и сводил к нулю мои попытки отмолчаться. А, может, просто размышлял вслух, сравнивая мои ответы с сумраком путаницы в его душе.

– Разве это одно и то же, Вивьен? Любить – значит всего‑то хорошо относиться?

– Порой достаточно.

– А если недостаточно, то что тогда?

– Тогда, скорее всего, люди и расходятся. Понимают, что необходимо на чём‑то совершенно ином, живом и непробиваемом, строить общее будущее.

На губах Тома сверкнула хитрая улыбка, не изменившая, однако, хмурого и сосредоточенного выражения лица:

– Получается, никто из них не добился твоей любви?

– Наверно, другая я из недалёкого прошлого принялась бы спорить и доказывать обратное, ведь действительно же была счастлива. Но сейчас, обдумывая те отношения, я вижу, что это вовсе не любовь. Даже толком и вспомнить нечего: постель, кофе, вечеринки в клубах, эта кухня… – Вдруг стало смешно и больно: – Господи, да мы только и делали, что ели и занимались сексом! Хоть так и можно вкратце, выбросив практически целиком всё остальное, бегло описать будни мужчины и женщины, всё‑таки между сексом и завариванием кофе по утрам у них происходит что‑то ещё. Неотъемлемое и важное. И без этих звеньев всё неизбежно распадается.

В глазах Тома тусклыми огоньками, гаснущими звёздами отражалась горечь охвативших его мыслей. В замершей позе я прочитала измождение, неожиданно накатившее с сокрушительной силой. Но потом он посмотрел так нежно, чуть исподлобья и слегка приподняв правую бровь. И тогда я вновь ощутила прилив нестерпимого жара, плавящего душу до основания. И боролась со вспышкой какого‑то инстинктивного, неуместного желания преодолеть ничтожное расстояние длиною в кухонный стол и крепко сжать руку Тома Так, чтобы кожей улавливать ритм пульса. Но я сидела неподвижно, лишь изредка с щемящим беспокойством вычерчивала ногтями причудливые узоры.

– Вот тебе и исчерпывающий ответ на вопрос, люблю ли я Джейн. Наши с ней дни постепенно, даже закономерно и обернулись сексом на грани усталости. А прогоняя в голове планы за утренним кофе, мы понимали, что на встречи и звонки не оставалось сил. – Том замолчал. Тишина вновь натянулась струной между углами лиловой кухни, пропитанной запахами яблочного уксуса и туалетной воды, яркие оттенки которой дразнили меня с каждым вдохом. Видимо, чтобы вытравить стойкое, вцепившееся в рёбра желание прикоснуться к Тому, нужно перестать дышать. – Пожалуй, я тоже хорошо отношусь к Джейн.

И потом мы снова безмолвно рассматривали друг друга, словно ещё не все черты успели приметить. Потом уже не разговаривали о любви и тех, кого должны были ценить чуть больше. Так, как они заслуживали. За чашкой свежего мятного чая говорили о кино и театре, пытались собрать из оборванных в памяти строчек целую песню, которая несла в себе кровь и плоть далёких семидесятых:

Последнее, что я помню –

Я кинулся к дверям,

Мне было нужно найти путь обратно,

Туда, откуда я пришёл.

«Расслабься, – сказал ночной сторож, –

Мы запрограммированы принимать гостей,