Взгляни на меня
Ты расплатиться можешь в любое время,
Но уйти – никогда».[1]
Как бы ни было жаль, время неумолимо утекало за полночь. Слишком быстро, незаметно и до безумия несправедливо. Во мгле морозной ночи проступал новый день, где мы должны существовать по отдельности. Я с трудом отвоевала у Тома право вымыть посуду. Он, печально поглядывая на тикающие часы, непринуждённо упомянул о завтрашней церемонии оглашения списка номинантов на премию Британской киноакадемии «Восходящая звезда». Волнующая новость скользнула искрой радости, но в тот миг означала ещё и разрыв, конец вечера в компании простой официантки. Чем больше подробностей его насыщенной, суматошной жизни всплывало в разговоре, тем более нелепой и напрасной казалась наша случайная встреча. С утра его затянет в пучину интервью, нужно быть готовым к вопросам и лавине поздравлений, а меня ждали дорога в «Субмарину Джуд», старый музыкальный автомат, жужжание начальника и пролитое пиво. Всё потихоньку возвращалось на свои места. Как и должно быть. Том мог остаться, я видела в глубине уставших глаз отсветы желания продлить странную глупость, причуду расшатанных нервов – этот мимолётный вечер звенящих полуоткровений. Он хотел остаться, пусть и сам не имел понятия почему. Но вслух ничего не сказал.
– Тебя номинировали на премию, и ты до сих пор молчал? – тщательно обтирая полотенцем тарелку, наигранно возмутилась я. Улыбка впивалась в губы.
– Не пришлось к слову.
– Ты можешь говорить о чём угодно, не дожидаясь подходящего момента. А с кем будешь бороться за оранжевую маску?
Том негромко засмеялся:
– Забавно находиться в одном ряду вместе с Ричардом Уолшем, особенно после всего пережитого на съёмках «Снов Девяти миров». Мы с ним сдружились, он замечательный человек. И я не вижу никакой борьбы. Эта номинация – достойный результат, яркий знак того, что мы сделали правильный выбор и неплохо потрудились. Кроме нас номинированы Эдди Масгроув, Рой Клэнси и Питер Уотсон, а победителя определит народное голосование. Я даже и не знаю, чего стоит ждать.
– Ты победишь, – твёрдо заявила я, будто всему человечеству не оставляя возможности возразить.
– Ну, если честно, сомневаюсь. Выбор не самый очевидный, каждый заслуживает награды. Эдди мой хороший друг, мы знакомы ещё с учёбы в Итоне. Однажды нам довелось выступить вместе на одной сцене. Ну, как выступить… Мне выпала роль хвоста дракона, на котором Эдди выезжал на сцену. – Том прислонился спиной к холодильнику, чуть запрокинул голову и прикрыл веки, наверно, на секунду возвращаясь в упорхнувшие студенческие годы, когда реальность казалась весёлой шуткой, а ты чувствовал себя бессмертным. – Через месяц станет ясно.
– Ты такой добрый и учтивый, – я слегка склонила голову набок. – Не умеешь вдыхать полной грудью и кричать наперекор толпе: «Пошли вы к чёрту, я король мира!»
– Научишь? – в мягкой интонации мелькнула неожиданно нежная игривость. Всё это отдалённо напомнило какой‑то запрещённый приём.
Совершенно случайно бросила взгляд на его шею в тени смятого ворота, заметила бледные точки родинок на чистой, гладкой коже и проглотила стон отчаяния.
– Только если ты не безнадёжен.
И потом наше время вышло.
Том набирал номер такси. Я решила убрать сухую вымытую посуду на полку шкафчика. Механическое действие. Мне некуда было себя деть, негде спрятаться, пока мгновение прощания уже просачивалось в тишину. Не отходя от раковины, я обернулась: Том приложил телефон к уху, но ни намёка на звук гудка не доносилось. Он слушал безмолвие мобильника с набранной комбинацией цифр, но не стал нажимать на вызов. Я усмехнулась – Том растягивал этот кусочек жизни, где не было необходимости нести какую‑либо ответственность, биться с собой, проигрывать призракам прошлого. Но в итоге он продиктовал оператору адрес.
– Том… – какие‑то едва ли известные мне самой слова рвались из горла, чувство мучительной досады расцарапывало изнутри. Но вслух получилось произнести лишь имя. Очень тихо, не громче принесённого ветром мягкого отголоска бури. Том, застегнув наглухо пальто, повернулся лицом. Все матовые чёрные пуговицы крепко вдеты в дугообразные петли, шнурки ботинок туго завязаны – финальный аккорд. Остался последний шаг прочь из квартиры.
– Да, Вивьен?
Готов уйти. Его ждали машина, течение привычной жизни, плотное расписание.
Я стояла в оцепенении, не представляя, что в этой нелепой ситуации может быть уместней и правильней молчания, смирения. Но всё же сумела выдрать из бешено стучавшего сердца:
– Я так хотела встретить тебя снова с тех пор, как мы впервые пересеклись много лет назад…
– Много лет назад? – прозвучало эхом с оттенком недоумения и сомнения. Естественно, крохотный эпизод был давно приколочен к самому дну памяти, растаскан на части, обращён в пыль – ни всполоха, ни ощущения. Просто внезапное столкновение с гудящей бесцветной пустотой вместо воспоминания.
Парень из толпы. Нежное лицо среди воющей воды в мучительных кошмарах.
– Да, и это уже моя история, которую я когда‑нибудь расскажу, – скрестила руки на груди и осторожно приблизилась к Тому. – Можешь смело считать меня сумасшедшей. Плевать. Ты уже вызвал такси, вечер окончен. И я бы точно оказалась наивной девчонкой с отшибленными мозгами, если бы поверила, что это ещё не конец и всё произошло не зря.
– Знаешь, Вивьен… Я тоже, наверно, немного сумасшедший, если запомнил тебя. Не в подробностях, конечно, а только образ без особых примет и деталей. Так обычно в памяти маячит какая‑нибудь фотография, страница из книги или сцена фильма. Странная девушка с чемоданом, подумал я, может, и не за мной вовсе идёт. Но почему‑то тогда зажглась уверенность – ты именно шла следом. И я, наверно, спугнул тебя. И кажется, в тот день ничего не могло случиться, нам было бы не о чем говорить.
– По‑твоему, люди встречаются, лишь когда им есть что сказать?
– Иначе невозможно.
– Значит, теперь мы всё сказали, и причин для встреч больше нет?
– Почему? – в его голосе послышалось искреннее огорчение.
– Ты уходишь так, словно даёшь понять, что уже не вернёшься. Многие так же переступали порог и исчезали навсегда. У тебя же для этого есть один неоспоримый довод – мы друг для друга абсолютно никто.
– И это после того, как я хладнокровно пытал твою курицу? – Том, ласково улыбаясь, протянул руку. В сердце хлынул шторм безысходной тоски, и я сжала его ладонь, пытаясь удержать чувство неповторимого тепла. – Мне действительно нужно идти, Вивьен. Спасибо за чудесный ужин. – Он сильнее стиснул мои онемевшие пальцы, улыбка медленно стиралась, как рисунок на запотевшем стекле. – Я вернусь.
[1] Отрывок из песни «Hotel California» группы «The Eagles».
