Я исполню твои мечты

– Больше никого не будет? – шепнула Анни.

– Нет, только мы, – ответил Александр.

– А как же…

– Ты, правда, хотела, чтобы бабушка составила нам компанию? – с мягкой улыбкой ответил он и не без удовольствия наблюдал, как Анни в ответ качнула головой в отрицании и спрятала довольный взгляд.

Почти наверняка довольный. Почти. Понять до конца это полумифическое, словно инопланетное существо Александр не мог, как ни пытался считывать эмоции и мысли.

Просто радовался, как сопляк, от того, что Анни вынужденно устроилась в его объятьях, иначе бы не удержалась при бешеной качке, и крепко прижимал её фигурку к себе, обхватив рукой.

Анни была в том же костюме, что и вчера. Плотный трикотаж не должен был давать простор воображению, но Александра было не остановить. Он представлял, и от представленного ликовал, как пацан, впервые увидевший непристойную картинку.

От её волос одуряюще пахло духами и чем‑то особенным, волшебным, невероятным. Он пододвинул к себе Анни, покрепче перехватил, воспользовавшись очередным прыжком катера, вдохнул запах, чувствуя не просто желание, возбуждение или похоть, скорее потребность в девушке в его объятьях. Незнакомое доселе чувство или забытое за давностью лет, потерянное в постелях раскрепощённых любовниц, знающих себе цену – порой это не было формой речи, цена за физическую любовь часто была озвучена и всегда заплачена.

Показалась береговая линия, которая быстро приближалась. Деревья, подступающие к воде, густые леса вдали, скальная порода, выступающая в озеро, покрытая мхами и редкой растительностью. Протоки между огромными, серо‑красными булыжниками открывали поистине живописную картину, которая не могла не радовать глаз.

Именно такую красоту любил всем сердцем Александр – суровую, неприступную, часто пугающую оттенками серого, холодного, скального. Именно по ней скучал бесконечно долгие десять лет разлуки.

Берега, окутанные в камень, где проступает гранит, блестящий слюдяной сланец, зеленоватый диабаз, с распластанными по ним зарослям мха, с низкой растительностью и неизвестно каким чудом растущими соснами – вот что на самом деле могло ублажить взор Виссарионова.

Какого чёрта он на бесконечные годы отказался от этого? Ради чего? Кого? Что доказал и кому?

Остановились у деревянного пирса, далеко убегающего в озеро. Руслан ловко выскочил из катера, накинул трос на установленный кнехт.

Александр вышел, следом выбралась Анни, смотря широко распахнутыми глазами по сторонам, он помог бледной спутнице, придержал, когда у неё закружилась голова – девушку качнуло в сторону, она лишь беспомощно взмахнула руками и пискнула.

– Дом прямо напротив пирса, – сказал Руслан. – Деревянный, белый, с огромной верандой, в районе семисот метров больше ничего нет, не перепутаете.

– Спасибо, – кивнул Александр.

– Спасибо, – в унисон ответила Анни, слегка покраснев, что сильно не понравилось Виссарионову.

Пирс перешёл в деревянный помост, который привёл прямо к невысокому забору с калиткой, на которой висел почтовый ящик, рядом пристроилась табличка с адресом. Действительно, невозможно перепутать.

Александр открыл замок, распахнул калитку и пропустил новую хозяйку дома в будущие владения. Что ж, неплохое имущество…

На просторном газоне, поросшем сорняками, раскинулся двухэтажны дом в скандинавском стиле, глядя панорамными окнами веранды в сторону Ладожского озера. На территории рядом с забором несколько мачтовых сосен подпирали небо, под окнами были клумбы, на которых не росло ничего, кроме высокого бурьяна и остатков садовых многолетников.

С другой стороны дома обнаружилось несколько хозяйственных построек, зона для барбекю с беседкой в том же дизайне, что и дом, и добротный сруб русской бани, не вписывающийся в окружающую стилистику.

В дом вело крыльцо с деревянными перилами и металлическая дверь, стилизованная под дерево. Внутри пахло пылью, немного сыростью, нежилым помещением. Мебель была тщательно укрыта плёнкой, со стен сняты картины или фотографии – что бы там ни висело раньше, остались лишь крепления.

Такая же картина наблюдалась во всех комнатах, включая второй этаж, просторную кухонную зону и веранду, выглядывающую стеклянными окнами‑стенами на некогда ухоженный газон, пирс, уходящий в серые воды Ладоги, белыми барашками подбегающие к берегу.

– Я была здесь, – задумчиво глядя в окно на открывающийся пейзаж, сказала Анни. – Дом был меньше, но окна так же выходили на Ладогу. И те две сосны, и пирс был этот же, поэтому я узнала. Это было ещё до того, как меня прооперировали в Израиле, я уже не ходила, не могла. Олег… Максимович сажал меня у этого окна в кресло‑качалку, огромное такое, как корабль, мне тогда так казалось, и я могла часами смотреть на озеро. Однажды я видела, как они целовались. Мама и Олег, – засмеялась она. – Во‑о‑о‑он у той сосны. Наверное, забыли, что я всё вижу, – тихо договорила она. – Я помню этот дом.

Целовались. Целовались во‑о‑о‑он у той сосны. Олег – его лучший друг, – и Марта – женщина, которую он любил. И всё это видела её дочь, о которой ему, Виссарионову Александру Павловичу, не рассказали.

 

Глава 7

 

Пётр позвонил ближе к обеду. К этому времени Александр с Анни успели осмотреть её будущее имущество. На взгляд Виссарионова, скромное, несмотря на то, что он отлично отдавал себе отчёт о стоимости приличного куска земли на берегу Ладожского озера и просторного дома с личным пирсом – по факту это огромные деньги для среднего жителя страны, которой и являлась Анни Лесонен.

Не удивительно, что девушка казалось растерянной, скорее даже потерянной, когда осматривала будущие владения. Трёхэтажный меблированный дом, похоже, смущал её, она словно пыталась надеть пиджак с чужого плеча, который сползал, болтался на груди и талии.

– Всё‑таки это неправильно, – тихо проговорила Анни, оглядывая спальню на третьем этаже.

Единственное жилое помещение, остальное пространство занимала огромная комната, видимо, выполняющая роль гостиной. На первом этаже также была просторная гостиная со сплошными панорамными окнами, камином, кухонная зона и небольшая столовая, выходящая окнами и отдельной дверью на внутреннюю часть двора с зоной для барбекю – удобно для отдыха. Второй же делился на почти одинаковые по размерам комнаты‑спальни, какая из них была детской, хозяйской или гостевой, угадать было невозможно. Дом был хорошо, со вкусом обставлен, насколько это можно было рассмотреть под слоем плёнки, при этом безликий.

– Что именно? – Александр слегка нахмурился.

Поведение Анни, её настроение, всё больше ему не нравились. Утренний позитивный настрой сменялся какой‑то зажатостью, неявной грустью.