Записки из тёмного района
После этого их ладони поочерёдно ложатся тебе на лоб. Ты слушаешь их обсуждения с такой непоколебимой внимательностью, с какой не учил ни один урок за все десять лет школы. Томительная пауза перед вынесением вердикта, и вот, наконец‑то, заветная фраза: «Ладно, сегодня не ходи, отлежись денёк!».
Победа! От радости ты готов вскочить с кровати и заорать во всё горло. Ах да, ты же нынче болен, поэтому продолжаешь бледным пятном давить на подушку.
Вдвойне классно, если такое происходило в пятницу, так как в выходные ты уже мог досрочно поправиться и гулять, гулять, гулять!
Система потерпела крах. Ты сбил её алгоритмы и победил в неравном бою! И вот сон, в который клонило десять минут назад, – рассеивается, на смену холоду приходит тепло, а настроение от погано‑пассивного переходит в радостно‑активное. Математичка, русичка, историчка, а также весь карательный состав четырёхэтажного здания, – сегодня не ваш день.
Когда проходило несколько часов и уверенность в своей победе укреплялась, ты начинал исцеляться прямо на глазах. Кашель, чихание и температуру снимало как рукой. В школу ты уже не пошёл, а значит притворяться больным было больше неактуально. Наступала пора выздоравливать! Воистину целебная симуляция!
20–21.10.2021
В подъезде
Подъезд… как много в этом звуке для сердца русского слилось! Да, в жизни молодёжи девяностых‑нулевых подъезды играли важную роль. В зимнее время сложно было найти подъезд, в котором бы не сидели подростки. В дутых пуховиках, джинсах или спортштанах, ботинках или туфлях, на лестницах и в пролётах и днём и вечером сидели шумные компании. И если для взрослых подъезды были лишь коротким переходом от улицы до квартиры, то для их детей они являлись и кровом, и убежищем.
Когда на улице лютовала непогода, а квартиры были заняты родителями, при которых нельзя было быть самими собой, подъезды становились единственным местом для раскрепощённого общения со сверстниками. Здесь можно было перекинуться в картишки, затянуться табачком или провести время с девушкой. А также послушать самопальные песни под гитару и пообщаться на разные темы, при этом используя свой словарный запас без цензуры и ограничений.
Но помимо упомянутых выше благ, подъезды таили в себе всевозможные угрозы…
* * *
– Анекдот! – выпучив губы, Мишаня выпустил густой белый дым в спёртый воздух подъезда, – сидят в яме русский, поляк и немец…
– Покурить‑то оставь, – толкнул его в бок Малой.
Мишаня отдал ему наполовину скуренную сигарету «Золотой Явы» и снова оказался в центре внимания. Вокруг него на корточках сидели четверо, предвкушая интригующее продолжение анекдота. Рассказчик поднялся с корточек и, нависнув над своей немногочисленной аудиторией, продолжил:
– День сидят, два сидят, три сидят. Есть нечего. Тут немец решил поделиться…
– По йогурту и спать? – перебил его Костя, – да все слышали уже, угомонись.
– Я не слышал! – недовольно буркнул Паша, – на фиг ты перебил?
– Да не гони, что не слышал, кто‑то вчера рассказывал, или тебя не было?
– Не знаю, не слышал я. Малой, на троих курим, помнишь?
Малой, что сидел ближе всех к идущей вниз лестнице, слегка кивнул и жадно затянулся.
– Тогда не буду рассказывать, – махнул рукой Мишаня.
Малой делал затяжку за затяжкой. Его губы с наслаждением всасывали продукт сгорания сигареты. Выходящий изо рта и носа дым окутывал узкое пространство бетонного помещения. На лестничном пролёте, снизу от места пребывания подростков, тлел чей‑то недавно брошенный «бычок». Дым от него поднимался к окну, за которым темнел морозный январский двор.
Неожиданно на одиноко дымящийся окурок в пролёте бесшумно ступила чья‑то нога. Блеклый огонёк окончательно потух под подошвой. Здоровый мужик бандитского вида в расстёгнутой кожаной куртке, щедро укрытой мехом, старался идти как можно тише и быстрее. Следом за ним такой же тихой походкой шёл второй мужчина довольно высокого роста. На его широком плече грозно висел укороченный автомат Калашникова.
– Стоять! Руки из карманов! – неожиданно гаркнул мужчина в кожаной куртке и смешной жёлтой шапке с помпоном, стремительно сокращая расстояние.
От неожиданности пятеро тринадцати‑четырнадцатилетних подростков застыли в своих позах. Мишаня неподвижно стоял возле лифта, остальные сидели на корточках. Ближе всего к незваному гостю, около лестницы, сидел Малой. В его правой руке беспардонно дымил окурок.
– Руки, руки показываем, чтоб я их видел! – снова прокричал плечистый мужик с бандитским лицом.
Все показали открытые ладони, мужик умело и уверенно окинул их беглым взглядом. Следом к подросткам подошёл тот высокий тип с автоматом на плече. Он был одет в милицейскую форму.
– Так‑так‑так, – ехидно выпалил бугай в кожанке и жёлтой шапке, – чего мы тут делаем?
Все молчали. Не дожидаясь ответа, он присел на корточки рядом с Малым и посмотрел на дымящий в его руке бычок «Золотой Явы».
– Я задал вопрос, – повысил голос «бандитообразный», – чего здесь делаем, ёпта?
– Да ничего, сидим просто, – ответил Малой.
– Сидим просто, – недобрым тоном повторил здоровяк и аккуратно взял из рук Малого сигарету. Не сводя глаз с присутствующих, он затушил её об пол. Затем мужик в кожанке стал аккуратно вытряхивать содержимое недокуренной сиги на бетонный пол, внимательно наблюдая за тем, что из неё высыпается. Убедившись, что это обычная сигарета, а не косяк, плечистый мужик продолжил диалог:
– Знаешь, кто я? – уверенным дерзким взглядом он сверлил Малого насквозь. Его стоявший позади коллега держал руку на спусковом крючке АКС‑74У и внимательно наблюдал за остальными.
– Нет, – отрицательно покачал головой Малой.
– Оперуполномоченный Воробьев. В народе Воробей. А это ваш участковый Карманов. Прошу любить и жаловать, – дерзкий бугай кивнул на стоявшего за спиной высокого коллегу в милицейской форме.
Все снова промолчали. Воробей продолжал сидеть на корточках возле Малого, сжимая в руках его потушенный и выпотрошенный окурок. На вид плечистому оперу было в районе тридцати. От него прямо несло какой‑то дерзостью и решимостью. Из‑под жёлтой шапки с помпоном, что совсем не вписывалась в его кожано‑туфельный прикид, виднелись довольная ухмылка и зоркие выстрелы глаз.
