Заповедная тропа

В первый год эпидемии на небесные луга вместе со своим выводком отправились две жар‑птицы, во второй – четыре. Гибель первых несушек ни у кого не вызвала опасений – по птичьим меркам эти дамы находились в почтенном возрасте, а потому их смерть казалась событием хоть и печальным, но вполне закономерным. Когда же в мир иной отправились крепкие молодые особи, я забила тревогу.

На полянах провели тщательную дезинфекцию, а оставшихся в живых самочек – слишком юных для гнездования – поместили в карантин. Потом, правда, пришлось выпустить их обратно в лес – все они были здоровы и сидеть взаперти категорически не желали. Исследование тел их погибших сородичей также ни к чему не привело – природный огонь выжег следы неизвестной болезни, и причина смерти осталась неизвестной.

Жар‑птиц в заповеднике всегда было мало, теперь же их существование и вовсе оказалось под угрозой, поэтому мне в прямом смысле пришлось контролировать каждый шаг этих суетливых созданий. Я с утроенным вниманием следила за их питанием, линькой, взаимодействием с другими обитателями волшебного леса. Все было хорошо ровно до тех пор, пока молодые самки не достигли репродуктивного возраста. Период гнездования совпал со смертью еще двух огневушек. Причем, в этот раз все оказалось не столь тихо, как в прошлые годы, – птицы умерли не от болезни. Их разодранные тела были найдены у развороченных гнезд – молодые матери погибли, защищая своих детей.

Тут уж случился скандал. Да какой! Я лично, грозясь спалить к чертовой матери весь поселок, поругалась с каждым коллегой, который, даже теоретически, мог в день трагедии забрести на поляны моих огневушек.

Мотив для такого жуткого преступления у господ чародеев был железобетонный: перья и скорлупа яиц жар‑птицы состоят из чистого золота, а потому являются лакомым куском для любителей легкой наживы.

Все сотрудники заповедника, за исключением тех, что находились в отпуске за тридевять земель, оказались подвергнуты сканированию памяти. И – ничего. Никто из них не был причастен к совершившемуся несчастью. Более того, ни у кого не имелось ни одной идеи по поводу того, кем мог быть предполагаемый преступник, ибо ни один волшебный зверь не мог столь жестоко расправиться с жар‑птицами.

Да огневушки вовсе не подпустили бы зверя к своим гнездам! Что‑что, а защищаться от хищников они умеют – так пыхнут жаром, что от врага ни рожек, ни ножек не останется. Здесь же птицы вступили с противником в бой, не применяя магию огня. Спрашивается – почему?

Ответа на этот вопрос нет до сих пор.

Мне пришлось еще раз обойти коллег и попросить прощения за напрасные обвинения.

Таким образом, в заповеднике осталась всего одна жар‑птица. Почти весь прошлый год Огневушка, опасаясь повторить участь сестер, провела на моем плече. Мы вместе обходили лесные и горные дороги, вместе ели и даже спали – несколько раз она оставалась на ночь в моем доме. Однако с наступлением лета, когда к ней, единственной невесте заповедника, прилетели женихи, Огневушка проявила независимость и вернулась на свою поляну.

Чтобы всегда быть в курсе того, что с ней происходит, я повесила на птицу магическую сигналку. Возможно, именно благодаря ей она и осталась жива. Однако переполох в лесу все‑таки случился. Спустя три недели после того, как Огневушка отложила яйца, кто‑то похитил их из гнезда. Пропажа обнаружилась после того, как моя подопечная вернулась с прогулки – зародыши уже завязались, а потому жар‑птица могла позволить себе ненадолго отлучаться к роднику или к кормушке с зернами.

Прочесав близлежащие заросли, я обнаружила кусочек золотой скорлупы неподалеку от дуба, на котором любили отдыхать местные орлы, поэтому пропажу яиц списали на происки хищников.

Впрочем, в тот момент эта беда была поправимой. Так как самцы жар‑птиц все еще летали по лесу, Огневушке удалось отложить яйца снова.

В этот раз будущие малыши пролежали в гнезде месяц, а потом тоже исчезли – теперь уж бесследно.

У меня же не осталось сомнений, что вор является человеком. Все сигналки, которые я поставила на поляне, неожиданно оказались неактивными. Отключить их мог только волшебник, а значит, злоумышленник все‑таки прятался среди своих.

Я больше не кричала и не ругалась. Молча написала на имя директора докладную с просьбой разобраться в возникшей ситуации.

Владислав Игоревич снова инициировал всеобщее сканирование памяти, и снова оно не дало никаких результатов – коллеги были чисты, как младенцы. А заповедник в очередной раз остался без огненного молодняка.

Огневушка, конечно, переживала больше всех. Одному небу известно, о чем она думала на протяжении следующих месяцев, однако, сделав этим летом очередную кладку, жар‑птица твердо решила сторожить птенцов до самого их появления на свет.

Порой в своих опасениях она переходила границы – ей повсюду мерещились хищники и злые колдуны, которые в мое отсутствие кружили вокруг ее гнезда и ждали удобного момента, чтобы украсть малышей.

Мне оставалось только ее успокаивать и твердить, что уж в этот раз с детьми все будет хорошо. Вот и сейчас я погладила обеспокоенную птицу по длинной шее, напоила свежей водой, насыпала в переносную кормушку зерен и пообещала, что непременно во всем разберусь.

Покидая поляну, еще раз обошла защитный купол, кое‑где обновила ослабшие чары.

И вдруг замерла.

Рядом с тропинкой, на мягкой лесной подстилке виднелась вмятина, напоминающая след от каблука чьего‑то ботинка или тяжелого сапога.

Я огляделась по сторонам, прислушалась. Вокруг по‑прежнему не было ни души. Я встала на колени и аккуратно сняла с отпечатка магический слепок. Пусть будет. На всякий случай.

 

***

Долина драконов, как и всегда, встретила меня атмосферой спокойствия и умиротворения. Уже на подходе к высокой каменной арке, за которой начиналось предгорье Змеиного хребта, были слышны грохот, вопли и визг, от которых по земле бежала мелкая, но вполне ощутимая дрожь.

Я поспешно нырнула под арочный свод – чтобы в следующую секунду отпрыгнуть в сторону от летевшего в меня камня.

Причина беспорядка обнаружилась, как только я убедилась, что моим жизни и здоровью ничто не угрожает: из небольшой расщелины ближайшей скалы, примерно в трех метрах над землей, торчали две тонкие когтистые лапы, чешуйчатый хвост, покрытый крошечными пуговками будущих шипов, и трогательное бело‑розовое пузико. Вместе с лапами и хвостом пузико билось в расщелине, пытаясь выбраться на свободу, а откуда‑то изнутри горы доносился натужный рассерженный вой. Каждый удар по скале сопровождался небольшим камнепадом.

Рядом с пузиком, визжа не то от восторга, не то от беспокойства, летали два темно‑зеленых дракончика. Время от времени они хватали зубами бьющиеся о камни лапы и хвост и изо всех сил тянули в разные стороны. От этого их застрявший собрат начинал выть громче и рассерженнее.

Неподалеку на жухлой октябрьской травке возлежала драконица – большая, изящная, с блестящей изумрудной чешуей и восхитительными глазами цвета весеннего неба. Подперев голову когтистой лапой, она с интересом наблюдала за детьми, не делая ни малейшей попытки вмешаться в происходящее действо.