Железная леди

Сабуров в растерянности глянул на посиневшую от страха дочь и опять повернулся ко мне. На его смуглых щеках играли жилы, а на вспотевшем лбу отчетливо виднелись три глубокие морщины.

Оказавшись за воротами дома, мужчина впихнул меня в салон «Хантера» цвета хаки, громко захлопнув дверь. Сопротивляться я и не собиралась, так как мне по‑прежнему было безразлично в чьем плену доживать остаток своих дней. Он повернул ключ в замке зажигания – внедорожник громко зарычал, вибрируя высоко стоящим на колесах кузовом, и осветил ночь, обволакивающую пустую улицу поселка, ярким светом круглых фар. Вжав педаль газа в пол, налетчик свободной рукой скинул ремень автомата с плеча и, бросив его на заднее сиденье, схватился за руль. УАЗ, рыча, бурча и завывая, быстро отдалялся от дома, закидывая стрелку спидометра вправо. Мужчина мельком взглянул на меня и стянул балаклаву с лица. Я замерла в оцепенении, рассматривая довольную физиономию Хромова. Он сиял ярче новенького тульского самовара, лукаво улыбаясь.

–– Что за цирк? – спросила я, насупившись.

–– Что, не нравится? – подмигнул мне правым глазом Кирилл. – Жаль, медведя не привезли, было бы куда интереснее.

–– Ты что, издеваешься? – прошипела злобно я. – На вопрос ответь! – повысила я голос, перекрикивая рев двигателя.

–– На какой именно? – прикинулся он идиотом. – О цирке?

–– Какого черта тебе от меня нужно?

–– А ты‑то тут при чем? – хмыкнул он, недовольно взглянув на меня и спрятав глупую улыбку. – У меня притязания исключительно к твоему благоверному.

Я раздула от негодования ноздри, чтобы втянуть как можно больше воздуха в легкие для пламенной речи, но произнести ее не успела. Автомобиль прижался к забору чужого дома и заглох. Хромов повернулся ко мне и, схватив меня за плечо, притянул к себе. Желанный страстный поцелуй коснулся моих губ. О сопротивлении я не думала и в этот раз, так как моя похоть страстно желала прикосновений этого мужчины. Он вызывал сильное желание, отключая мозг от системы здравоснобжения разума, блокируя сигналы об опасности. Повиснув на его шее, я прогнула спину от возбуждения, ответив на поцелуй. Постанывая от желания, мне казалось, что я задыхаюсь от охватившей тело страсти. Она жаром наливала мышцы, сокращая их последовательно и волнообразно. Кирилл с трудом отстранился и, тяжело дыша, прошептал:

–– Я заберу тебя у него.

Вновь впившись в губы поцелуем, он задышал еще тяжелее, чем прежде, не в силах отказаться от удовольствия.

–– Я хочу тебя, – опять шепнул он и сжал мои губы в своих, коснувшись их языком.

–– Я не хочу тебя, – прошептала я в ответ, продолжая целовать его.

–– Врешь.

–– Нет, – целуя его влажное от пота лицо, возразила я.

Хромов отодвинул меня и пристально посмотрел в глаза. Его страсть развеялась, словно пепел по ветру, а взгляд стал холодным.

–– Зачем ты…

Он так и не сказал то, что могло бы выразить степень его ошеломления и разочарования. Казалось, Кирилл не может поверить в то, что я в слуг и искренне произнесла это злосчастное «нет». Не мог поверить в то, что мой отрицательный ответ мог уживаться с подлинной страстью, не поддающейся контролю. Я желала провалиться сквозь землю куда‑нибудь в чистилище, только бы избавить себя от его обременяющего, грузного взгляда. Сильное желание сказать правду Кириллу я поборола, ведь позволить себе такое увлечение, как любовник, имея такого мужа, как Сабуров, не могла, как и не могла приговорить человека к смерти просто потому, что мною овладела страсть. Дамир никогда не позволит мне покинуть его дом и уберет любого, кто попытается помочь мне осуществить заветную мечту, которой не суждено было сбыться.

–– Отпусти меня, пожалуйста. Я должна вернуться домой, – произнесла я, глядя в лобовое стекло для того, чтобы Кирилл не видел мох слез.

–– Зачем? – он продолжал рассматривать профиль в полутьме. – Я же сказал, что заберу тебя.

–– Мне нужно кормить пса.

–– Какого пса, Сандра? – искренне удивился Хромов, аккуратно коснувшись моих холодных дрожащих пальцев.

–– Лохматого, – смахнула я слезу со щеки. – Кирилл, я должна вернуться к нему.

–– Должна? Ты уверена?

–– Я хочу, – вцепившись в дверную ручку, я до боли сжала пальцы, чувствуя, как обручальное кольцо ранит кожу бриллиантовой россыпью, как оно ранит мою обреченную на плен душу.

–– Хорошо, – с каким‑то хладнокровным безразличием сказал он, отпуская мои дрожащие не от холода пальцы.

Чем ближе автомобиль становился к сабуровскому логову, тем больше мне хотелось передумать и, попытав счастье, сбежать с Кириллом, но вернувшийся здравый разум внятно разъяснил мне свою позицию, лишая надежды на свободу. Хромов смотрел прямо перед собой, не позволяя себе касаться моего профиля взглядом разочарования. Он крепко держался за руль, периодически вдыхая врывающийся в приоткрытое окно холодный воздух. А я, напротив, больше не вдыхала, мечтая задохнуться не от боли, а от асфиксии, но легкие непроизвольно наполнялись кислородом, поддерживая жизненные показатели в пределах нормы.

Внедорожник прижался к каменному забору, остановившись метрах в двадцати от дома Сабурова. Кирилл по‑прежнему смотрел прямо перед собой, сжимая пальцы на рулевом колесе. Мельком коснувшись взглядом его напряженного лица, я выскочила из салона. Джип взвыл и, скрипнув колесами, рванул с места. Поднятая покрышками с неасфальтированной дроги пыль поднялась столбом вверх, погрузив меня в серую дымку. Я медленно опустилась на колени и, прижав ладони к лицу, зарыдала. Рыдания были громкими и отчаянными, наполняя длинную улицу жалобными звуками. Непонятно откуда возник Сабуров. Поднимая меня с колен, он что‑то тихо говорил, но это что‑то я не слышала и не понимала совершенно, продолжая рыдать от чувства обреченности. Он крепко держал дрожащую фигуру в своих руках, пытаясь отыскать на мне причину этих громких рыданий, но ему никогда не увидеть зияющую рану, которую оставил Хромов в моей теперь уже пустой груди.

–– Ты ранена? – взволнованно спросил он, продолжая осматривать меня и ощупывать ладонями. – Что он сделал? – не обнаружив ни крови, ни увечий, попытался выяснить Дамир, но я продолжала кричать от боли, рыдая взахлеб. – Хватит! Замолчи! – рявкнул он, желая привести меня в чувство. Сабуров встряхнул тело, которому были безразличны его желания, оно продолжало содрогаться от плача. – Звони врачу! – крикнул кому‑то он и, прижав меня к себе, повел в сторону дома.

Успокоилась я только тогда, когда примчавшийся на зов депутата семейный врач при помощи инъекции разбавил мою кровь каким‑то волшебным одурманивающим раствором. Там, в забытье, куда меня отправил врачеватель, было до безумия хорошо, спокойно, а главное, безразлично. Вот только это безразлично, в отличие от хорошо и спокойно, никуда не делось поутру. Оно еще долго циркулировало с моей крови, подавляя эмоции.