Змеиный крест. Запах ночного неба
Келлан сдержанно кивнул: отец часто обращался к нему с подобными поручениями. Келлан подозревал, что нередко становился слепым орудием в руках своего родителя, пытавшегося удержать власть в Приюте, но никогда не протестовал. В конце концов, его просьбы мог выполнить любой, кто был достаточно силен и у кого имелся нужный талант. Сам Келлфер был слабее большинства подчинявшихся ему наставников, выраженных талантов у него не наблюдалось, но стратегический его ум не раз помогал Приюту остаться в стороне от крупных войн и трагических событий.
– Что нужно сделать?
– Закрыть блоком ее разум, чтобы никто не смог прочитать воспоминаний. И сам не читай: это не на пользу, поверь. Если бы она несла в себе хоть малейшую опасность для Приюта, я не пустил бы ее сюда. Повторю, это просьба моего хорошего друга.
– Мы говорим об обычной простачке?
– Да. Она кухарка. Ее зовут Вила.
– Кто не должен прочесть ее воспоминаний?
Келлфер поморщился, будто сын задал ему неприличный вопрос, и Келлан усмехнулся про себя: ему было интересно, признается ли отец, что его действия направлены на замутнение четкости зрения других директоров.
– Все, – ответил Келлфер в своей нейтральной манере.
– Сделаю.
Келлан видел: отец что‑то скрывает, да еще и думает, что сын не замечает очевидного. И все же он коротко поклонился и вышел, в который раз принимая решение не вмешиваться в игры, которые вел отец с его так называемыми друзьями.
Глава 11. Письмо. Алана
– Вила! Тебе письмо от… – Хелки прочитала имя на конверте. – Хилы. И в скобочках указано: Аланы, дочери Ласа. Интересует?
Алана выронила горшок с молоком, который несла на кухню, и темно‑коричневый подол ее хлопкового платья покрылся белыми каплями. Она сделала навстречу подруге шаг, потом еще один, споткнувшись о горшок, и вот письмо оказалось в ее руках. Письмо, подписанное маминым почерком! Ее письмо!
– Я смотрю, новости и правда хорошие, да? – улыбнулась Хелки. – Ладно, ты читай, все, все, не мешаю! – замахала она руками на Алану, которая так не выдавила из себя ни слова.
Алана опустилась на скамейку и дрожащими руками порвала конверт, смяв в нетерпении уголок листа с посланием, которого ждала все это время. Прежде чем разворачивать свернутый пополам желтый кусочек бумаги, Алана оглянулась: вокруг никого нет? Но почему ей показалось, что какая‑то тень мелькнула между ней и солнцем? Птица?
Послание было совсем коротким.
Дорогая моя Вила.
Все разрешилось для нас с Евой. Мы обе живы и целы, мои опасения были беспочвенными, никто не угрожал мне смертью. Они лишь хотели, чтобы мы с Евой воссоединились. Папу мы похоронили без тебя, но я знаю, мысленно ты была с нами.
Пока наши услуги в поместье не требуются, мы хотим пожить в деревне. Может, заведем скотный двор или будем выращивать овощи. Ева хочет разводить кур, ты же знаешь, как она любит бегать за ними.
Родная моя, любимая моя Вила! Пожалуйста, береги себя. Оставайся пока в Приюте, как ты и собиралась, сюда возвращаться для тебя может быть по‑настоящему опасно. Они продолжают искать свидетелей тех событий и, кажется, знают о тебе. Окажись ты здесь, вряд ли сможешь избежать встречи с ними.
Люблю тебя всегда.
И снизу приписка:
«Знаю о правилах Приюта и понимаю, как ты ждешь от меня новостей. Прости, но писать ближайшие несколько месяцев или даже лет я больше не буду: боюсь, что письмо могут обнаружить они, а им не нужно знать, где ты сейчас. Это письмо попрошу отправить Хилу, так что не удивляйся, если на конверте будет ее имя. Сожги письмо.
Алана прижала послание к лицу и вдохнула запах бумаги. И разрыдалась от облегчения.
Глава 12. Алана. Келлан
Она казалась совсем еще ребенком по сравнению с ним, но точно не была простачкой, Келлан мог поклясться в этом. Как не раз до этого, он прислонился к дереву неподалеку, внимательно наблюдая за ее неуверенными движениями: то и дело она клала руку на грудь. Конечно, хваталась за свой амулет. Амулеты такой силы тоже не носят на себе простачки.
Почему ее счастливая улыбка отзывалась в нем такой радостью?
С тех пор как он впервые заглянул в ее беспокойный разум, чтобы закрыть его от чужого проникновения, девушка все никак не шла у него из головы. Что‑то было в ней знакомое, чего точно никак не могло быть в простой служанке. Она держалась в тени, тихая, вежливая, спокойная, запоем глотала книги в свободное время, общалась лишь с одной отбывающей наказание послушницей, называя ту подругой. И никому, даже ей, не рассказывала правды о себе.
Алана.
Это имя подходило ей намного лучше грубого имени Вила. Оно звучало не как имя девушки из Зеленых земель: там по обыкновению женские имена были короткими и хлесткими. Алана была более мягкой и куда менее агрессивной, она была теплее. И внешне совсем не походила на человека тех мест: миниатюрная, русоволосая, кареглазая, со светлой кожей и темными ресницами и бровями. Лицо ее было скорее аристократическим, хоть и не выделялось тонкостью черт, и Келлан все силился припомнить, где он видел такие лица: с первого взгляда неприметные, но, когда взглянешь в упор, будто светящиеся изнутри. И вела она себя так же: старалась оставаться незаметной до тех пор, пока ситуация не заставляла ее выходить вперед и показывать себя, – и тогда Алана быстро добивалась желаемого и снова уходила в тень. Его глубоко поражала эта непритязательность, смешанная с желанием знать новое. Алана, как ребенок, смотрела на магию больными глазами – и все время останавливала себя от мыслей о ней. Даже учи он ее принципам безоценочного и эффективного восприятия реальности, не так многое ему пришлось бы добавлять во внутренние монологи Аланы. Силе ее воли стоило позавидовать многим послушникам и даже наставникам: находиться рядом с чудом и не давать себе по‑настоящему загораться им, понимая возможность сгинуть в огне неутолимого желания, могли единицы. Она же не только не пыталась откусить кусок, который не смогла бы проглотить, но и не давала себе размышлять о нем.
Он и сам не заметил, как ему стало не все равно, что происходит с этой чистой девочкой.
