Звезды из пепла

Мурашки бегут по коже. Хватит ли мне сил признаться во всем папе? Он может разозлиться так сильно, что с гневом столкнусь не только я, но и весь ресторан.

– Бридли! – кричит он с улицы, подгоняя меня.

Я бегу к синему внедорожнику на трясущихся ногах, отсчитывая в голове, сколько минут осталось мне до смертной казни.

Единственное, что отвлекает от угнетающей атмосферы, – яркое палящее солнце. В Салоу уже жарко – конец мая все‑таки. Люди вовсю купаются. В планах на завтра – дойти до пляжа, развалиться там как тюлень и развеяться. А вечером… Вечером нас ждет шторм – приезд Трестена Райда.

– Включи мое любимое, – бросаю папе и указываю взглядом на дисплей, когда сажусь на переднее сиденье.

– Бридли, я тысячу раз говорил, что не могу слушать это мычание умирающих лебедей, которое ты называешь музыкой.

Я закатываю глаза и пристегиваюсь. Его ничего уже не изменит. Отец – достаточно жесткий и отстраненный человек, несмотря на все его хорошие качества. Да, он старается заботиться о доме и обеспечивать семью, но… Мне не хватает от него простого: «Как твои дела, Бри?». Хоть я и выросла, необходимость в заботе никуда не исчезла. Порой так хочется, чтобы отцовские объятия стали лекарством от всех невзгод.

Абелю, бесспорно, повезло больше. Папа всегда им интересуется, но это и неудивительно. Футболист, играет в команде региона на высоком уровне – как можно игнорировать такие успехи? А что я? Получившая травму и покончившая с фигурным катанием неудачница.

Когда я только начала выступать, прыгать тройные, он сказал маме: «Бридли занимается ерундой, мы должны прекратить потакать ее капризам и дать ребенку нормальную профессию. Она нужна в ресторане. Из нее выйдет хороший предприниматель. Чего она добьется своими акселями?».

Ничего не добилась. Он оказался прав. Его желание, чтобы фигурное катание поскорее исчезло из моей жизни, сбылось очень скоро – я слетела с ребра при заходе на риттбергер и жестко упала, в результате чего получила серьезную травму. После нее я ходила в гипсе два месяца и больше не вернулась на лед. Именно потеря любимого дела лишила меня счастья. На какое‑то время я погрязла в учебе, которая не приносит никакого удовольствия до сих пор. Зато отец стал относиться ко мне более‑менее уважительно. Когда я по велению родителей поступила на экономический факультет, они ликовали. Все разговоры с отцом сводятся к перспективам в будущем. Он уверен, что сделает меня управляющей «Перекрестком», однако это совсем не мое желание. Я хочу узнать мир, побывать в разных странах, а работа в ресторане привяжет меня к Салоу. Жизнь в четырех стенах обеспечена.

– Если Сития не выйдет и в следующие выходные, тебе придется поработать за нее, Бридли.

Когда он обращается ко мне с этой даже не просьбой, а утверждением, я ошарашенно ахаю. В выходные никак не получится, и папа об этом прекрасно знает! Напрягаюсь каждой клеточкой тела. Поврежденное после травмы колено неприятно ноет.

– В смысле? – показываю все свое недовольство. – Я не могу, мне нужно делать проект. Я буду в библиотеке. Я же много раз объясняла, папа.

Отец, кажется, не принимает во внимание мои слова. Лишь прикуривает сигарету и, одной рукой ведя машину, уверенно смотрит вперед.

– У Абеля тренировки, ему запрещено их пропускать. – По его спокойному тону несложно догадаться, кто любимчик в семье. – Ничего не случится, если ты один раз не сходишь в библиотеку.

– Нет, отец, – мотаю головой, тяжело вздыхая, – ошибаешься. Я работаю над проектом уже два месяца и не собираюсь отходить от сроков его сдачи.

– Что ж, Бридли, тебе придется. Проект никуда не денется. В «Перекрестке» ты получишь намного больше практики, чем в этих бумажках.

Злость вскипает во мне. Даже ладони дрожат от такой несправедливости, а кончик носа и вовсе краснеет – замечаю это в зеркале заднего вида.

– И снова ошибаешься, папа, – нервно кашляю я, собираясь с духом, чтобы рассказать ему правду.

– Бридли, – он выкидывает сигарету в окно и бросает на меня один короткий взгляд, лишенный всякого интереса, – сбавь обороты и не разговаривай со мной таким тоном.

– Да знаешь что?..

Я набираю побольше воздуха в легкие и раздуваюсь, как шар.

Хмыкаю и уже собираюсь начать, как вдруг в машине раздается громкий рингтон отцовского телефона. Папа берет трубку и лишает меня возможности рассказать ему все как есть. Я раздраженно откидываюсь на спинку сиденья и жду, когда он договорит.

– Ола! – отвечает отец на звонок.

Прежде чем продолжить что‑то говорить, он, щурясь, косится на меня. Папа вдруг становится серьезным, и вид его подозрительно пуглив. Будто он боится, что я услышу что‑то лишнее. С минуту он внимательно слушает собеседника, а потом тихо отвечает.

– Понял, – его брови хмурятся, – я перезвоню вам позже.

Отец откидывает телефон на сиденье. Взгляд у него бегает по дороге.

– Кто звонил? – любопытство берет надо мной верх.

– По работе.

Интересно, что там за работа такая, что при мне он не стал разговаривать.

– Понятно. А теперь я могу поговорить с тобой?

Папа тяжело вздыхает.

– У меня очень болит голова, Бридли. Давай потом.

Потом… Я обреченно закидываю голову на спинку и закрываю глаза в поисках спокойствия.

 

* * *

 

Отхожу от машины и на террасе издалека замечаю красную куртку Абеля. Он, раскинувшись, сидит на диване: ноги вальяжно расставлены, руки лежат на кожаной спинке. И пока я, оставив отца разбирать багажник, медленным шагом двигаюсь к брату, мысли о возможном срыве поездки в выходные разъедают изнутри.

Эти дела точно нельзя вычеркнуть из жизни, нет. А если это произойдет, то жизнь безоговорочно вычеркнет и меня.

– Привет, гном, – встречает Абель с полуулыбкой на лице.

Я облизываюсь, замечая на столе бургеры и хот‑дог. Абель уходит на второй план, ведь в поле зрения появляется еда.

– Угостишь?

– Бери.