Звезды из пепла
– Выворачивай карманы, – указывает грубый голос за спиной, – шустрее.
Я пытаюсь обернуться, но тело сковывают сильные мужские руки. Он хватает меня за шею и лишает возможности двинуться с места.
– Если закричишь, прикончу на месте. Церемониться не буду.
Легкие сжимаются вместе с моей жалкой душонкой. Страшно. Я едва сдерживаю подступившие слезы.
– На счет три ты бросаешь все, что у тебя есть, на землю. Раз. Два. Три.
Я кидаю на землю айфон, купленный на первые заработанные деньги. Срываю наушники с себя и также бросаю. Мне больно от давления на шею. Я не знаю, как этот мужчина поведет себя дальше.
– Отпустите, – выдавливаю с трудом.
– Только телефон? – Он усиливает хватку, почти перекрывая мне воздух.
Киваю, чтобы он понял: я пуста, больше ничего нет.
Он злится и делает мне больнее, выворачивая правую руку к лопатке. Слезы бегут по щекам, и от боли из горла вырывается стон.
– Выворачивай второй карман. Не верю, что у тебя нет денег.
– У меня больше ничего нет, – признаюсь сквозь слезы, чтобы только он отстал.
Невыносимо терпеть боль. Пока он одной рукой складывает к себе в пакет телефон с наушниками, а другой сжимает мою правую кисть, я резко отвожу локоть назад и попадаю ему в грудь.
– Ах ты!
Я наконец вижу его: высокий мужчина в теле, подонок с темными, горящими в ночи глазами. Отбегаю на пару шагов назад. Он отбрасывает пакет в сторону и снова хватает меня за руку. Тянет на себя. Сжимает запястье. Я скалюсь. Кричу. Неужели никто меня не слышит? Вижу в его руках маленький нож. Слишком поздно. Лезвие проходит по топу, разрезая его, и боль ошпаривает кожу.
– Идиотка, – с отвращением бросает он мне. Одна рука лезет в мой карман, а другая зажимает рот. Я пытаюсь укусить его, но его ладонь кажется непробиваемой. Силы постепенно покидают меня, а живот нестерпимо жжет.
Я молю о помощи, крича сквозь его тяжелую грязную ладонь.
– Заткнись!
Он не находит ничего в кармане и с силой отталкивает меня. Падаю спиной на сырую землю. Хочется разрыдаться на холодной траве, но вместо этого тело парализует шок, а на смену потрясению приходит опустошение.
Чувствую себя грязной куклой, с жизнью которой только что не посчитались.
Голова раскалывается от неудачного приземления. Морщусь и с трудом открываю глаза. Все расплывается. Хватаюсь за макушку, где чувствую сильную пульсацию.
Тело обдает холодом, и я превращаюсь в ледышку. Только сейчас приходит осознание, какая немыслимая боль концентрируется в области живота. Трудно говорить и думать. Клонит в сон, как будто во мне пачка снотворного.
Я не успеваю ничего понять, как слышу рядом крик этого мужчины.
– Я тебя закопаю сейчас на этом месте. Сгниешь под деревом. Думаешь, ты в отчаянии? Вовсе нет. Когда не на что жить – вот отчаяние. Когда гребаное правительство забивает болт, и ты остаешься один на один со своими проблемами – вот где отчаяние.
Он все говорит, а я проваливаюсь куда‑то далеко‑далеко, и его басистый голос становится тише и тише, пока в какую‑то секунду не пропадает совсем.
– Бри? Бридли?
Солнце слепит глаза. Зажмуриваю глаза, но до этого успеваю разглядеть маму. Она в платье и накрашена. Ничего себе!
– Ты неважно выглядишь, – говорит мне мама вместо приветствия.
– И тебе доброе утро, мама.
– Только не говори, что тебе снова…
Мамины зрачки расширяются. Она не хочет слышать подтверждения своей догадки. И я не дам его ей.
Да, мне снова снился кошмар, мама, но ты не узнаешь об этом.
– Нет, на этот раз все хорошо, не беспокойся. А ты для кого так постаралась?
Мама смущается, переводит взгляд на окно, откуда льется солнечный свет, и отвечает:
– В доме теперь гость, приличный парень. Как перед ним в дурном виде ходить? – Она распрямляется, как самка павлина. В ней сегодня сочетается все: и грация, и манеры. И куда папа смотрит? Перед ним такая яркая женщина.
– Мам, я тебя умоляю, – насмешливо вздыхаю, – перед кем выделываться?
– Я как раз за этим и пришла. Оденься нормально, Бри, прежде чем выходить к столу.
– Ты издеваешься, мам? – Ее тон меня поражает. – Ничего я не буду делать. Если и решу одеться красиво, то только для себя, а не для кого‑то.
– Упертостью ты в своего отца. Возражения не принимаются, через десять минут увидимся за завтраком.
Мама стремительно направляется к двери, но я все же кричу ей вслед:
– Научись стучаться, пожалуйста. Сколько можно врываться в мою комнату?
Как же надоело это вечное нарушение личных границ. Когда родители уже поймут, что я взрослый человек и мне нужна свобода? Отличное утро!
– Принарядись… – шиплю сквозь зубы, пародируя мать.
Да я такое устрою, что еще неделю потом будем смеяться с Абелем. Трестен Райд даже не догадывается, что его ждет в ванной с утра. И главное – это пока только разогрев.
Настроение на нуле из‑за сна, после которого сердце тревожно бьется в груди. Этот кошмар меня преследует. И чтобы хоть как‑то обуздать страх, я точно должна пойти по своему делу сегодня. Сиера заждалась меня.
Надежда поднять себе настроение спрятана в ванной комнате. Я накидываю на себя толстовку, перед тем как выйти, и беру из шкафа полотенце. Пойду проверю, сработал ли мой план.
В гостиной слышатся голоса мамы и Абеля, а отец, видимо, рано утром ушел на работу. Он часто так делает, когда ссорится с кем‑то. Игнорирует и делает вид, что обиделся, а все должны просить у него прощения.
– Бридли, спускайся завтракать, – кричит мама в десятый раз.
Не отвечаю ей и заглядываю в соседнюю комнату. Повезло же мне жить через стенку с нашим новым гостем. Постель не заправлена, но пуста. Трестена нет. Сумка с вещами валяется в стороне, хотя майка и шорты аккуратно лежат на стуле. Наверное, именно их он сегодня наденет.
Внутри зарождается трепет. Раз Трестен не в постели, то, вероятнее всего, уже в ванной. Ну что ж, да начнется шоу! На носочках бегу вниз на первый этаж и, как пуля, пролетаю мимо мамы, которая накрывает на стол. Абель подмечает мою волнительную радость в коридоре, когда я едва не влетаю в него.
– Где Трестен? – хихикая, спрашиваю Абеля.
– Только что в ванную зашел, а что?
