Звезды из пепла

– Она не поступила в университет, – шепчет Памелла мне на ухо, – завалила экзамены. Пришлось помочь с работой, всякое ведь бывает в жизни. – В голове не укладывается, как быстро струится речь Памеллы. Она, кажется, и правда скучала по английскому. Уши горят от потока ее речи.

– Понял.

Я опережаю Памеллу и прохожу к барной стойке, оглядывая блондинку.

– Нужна помощь? – обращаюсь к девушке на испанском.

Она поднимает карие глаза и испуганно вздрагивает.

– Не помешала бы.

Она передает мне бутылку, и за пару секунд я открываю ее.

– Спасибо, – она искренне улыбается, – мне не хватило сил.

– Спасибо, Трестен. Видишь, как ты вписываешься в наш «Перекресток». – Памелла не забывает вставить свое слово.

– Не за что, – отвечаю Лусии также на испанском, – обращайся.

– Теперь, Трестен, пройдем на саму кухню.

Памелла не дает нам узнать поближе друг друга, и я следую за ней, обещая Лусии познакомиться позже.

За плитой стоит Хуан Ривьера собственной персоной. Засыпает картофель во фритюр и затем вытирает руки о свою красную униформу. Увидев нас, он важно расправляет плечи и безмолвно здоровается с Памеллой: одним кивком. Его строгий и сдержанный взгляд проходится и по мне. Хуан хочет заговорить, но из‑за своей гордыни не делает первый шаг. Вчера вся семейка была на моей стороне, и сейчас он будто прокручивает в голове каждую деталь вечера, каждую ухмылку, каждое слово. Счет не в мою пользу, однако я приехал сюда не для того, чтобы с кем‑то враждовать. Если Хуан сам не идет на разговор, то пойду я. Мне нужно как‑то выживать здесь, а значит, сближаться со всеми. Они смогут подсказать, как ориентироваться в городе.

– Добрый день, – подхожу к нему ближе, собираясь начать беседу, – не против, если мы с вами поговорим?

Хуан бросает взгляд на Памеллу, та, в свою очередь, дважды одобряюще кивает, призывая мужа согласиться. Она занимается картофелем, а Хуан отходит ко мне.

– Добрый, – Хуан прочищает горло кашлем и потом продолжает, – ну что ж, раз хотите поговорить, не буду сопротивляться.

– Меня зовут Трестен, если вдруг вы вчера не расслышали. И я собираюсь провести эти три месяца за работой в вашем ресторане. Меня не волнует ничего, кроме работы. Вы дали мне комнату, и я благодарен вам. Если покажете, что я должен делать, будет прекрасно.

Хуан, сложив руки у груди, без эмоций внимает мне. Я жду, когда что‑то, кроме капелек пота, промелькнет на его лице, но тщетно.

– Нравлюсь я вам или нет, мне абсолютно все равно. Я ваш новый работник. И чтобы я выполнял работу без нареканий, в ваших же интересах мне все рассказать.

Я никуда отсюда не уеду, он должен это понимать. Чего бы мне ни стоило, я добьюсь своих целей.

– Самоуверенный, – хмыкает он, – я все покажу, но сперва должен убедиться, что ты не будешь лезть куда не следует. Не суй свой нос в нашу семью, понял? Не смешивай дом и работу.

– Для меня есть только работа. Я повторюсь, мне безразлично происходящее в вашей семье. Я не являюсь и не буду являться ее частью.

– Верно. Запоминай сразу. Второго раза не будет. Так же, как и шанса. У тебя только одна попытка на то, чтобы завоевать мое доверие.

Крепкая ладонь Хуана сжимает мою, и я даже не успеваю сообразить, как он смело делает шаг мне навстречу.

– Я понял.

Второго шанса нет нигде. Раз даже в этой новой жизни у меня ничего не изменилось.

 

Глава 13. Рана совести

 

Бридли Ривьера

 

Уже по привычке показываю пропуск охране, надеваю плотную голубую маску и прохожу на территорию «Текнона». Мои появления здесь так часты, что запах стал уже до боли знакомым.

Воздух в «Текноне» пропитан противоречиями. Бутоны цветов, распускающиеся каждую весну в саду, и доносящиеся из окон стоны тех, кто здесь увядает. Все такое живое и такое мертвое одновременно. От контраста, с которым сталкиваешься, когда входишь сюда с улицы, становится тяжело дышать. Из цветущей жизни попадаешь в мир, где все только и ожидают свою кончину.

Поначалу это было невыносимо: порой настолько, что, приходя домой, я подолгу не могла заставить себя поесть и часами смотрела в одну точку. Тишина становилась моим другом, а закрытая на ключ дверь – стражем. Я нуждалась в молчании.

– Бридли, – слабый голос Сиеры заставляет обернуться, – ты сегодня совсем рано.

Ее серо‑голубые глаза выделяются на фоне фарфоровой кожи. Сиера, облаченная в длинный цветастый сарафан, стоит посреди коридора, свесив руки по бокам.

– Ты знаешь, что не обязана приходить, но все равно приходишь.

– Перестаньте, – приближаюсь к Сиере, внимательно оценивая ее состояние, – мне не в тягость.

– Бридли, – она устало качает головой, – ты не пропускаешь ни одной недели. Думаю, если и пропустишь, то только потому, что больше не к кому будет приходить.

Слова Сиеры отдаются в сердце болью.

– Мне предложили поработать здесь, Сиера. – Я едва сдерживаюсь, чтобы не показать слабость. – Все сложилось так, чтобы я осталась тут подольше.

– Все сложилось… – повторяет она мои слова, уставившись в пол.

– Давайте не будем говорить о прошлом, – решаю сменить тему, – взглянем на настоящее. На днях мне удалось встретиться с вашей дочкой. И вот что она передала.

Я достаю из рюкзака рисунок Анны и передаю Сиере. Она тут же словно оживает, забирая из моих рук работу дочки: глаза загораются, даже руки дрожат в нетерпении.

– О, Бридли, я не ожидала увидеть от нее сюрприз так скоро! – восклицает она, смахивая пальцами слезы с щек.

Она прижимает рисунок к груди и, сама того не замечая, оставляет на бумаге влажные следы.

– Анна очень старалась и просила передать, что рисовала его ручкой с сердечками, чтобы вложить в рисунок свою любовь к вам.

Кусаю губы, чувствую дрожь во всем теле. Чтобы Сиера не заметила моего волнения, делаю пару шагов назад и начинаю копошиться в рюкзаке.