2 наверху. Ее судьба

Правда, в первый раз учитель и ученица не рассчитали прочность материальной части: на фрейлехс они вышли вдвоем, деревянные ножки не выдержали и стол рухнул. Но все обошлось без ущерба, никто ничего не сломал, а водка и посуда были составлены на другой стол.

При насыщенной общественной жизни не оставалось временнОго резерва на личную.

Прекрасная со всех точек зрения, доцент Аверкина до сих пор была не замужем.

– Мы обожаем друг друга, – повторил Панин. – Сильнее страсти и крепче, чем любовь.

– Так тем более, – сказала Галина Сергеевна. – От добра добра не ищут. Что ты бегаешь туда‑сюда, как джекрассел‑терьер? Женись на Свете, вы составите идеальную пару.

Панин не лукавил, их отношения находились на уровне нежнейшей дружбы.

С объективной точки зрения было ясно, что о лучшей партии, чем Светлана Александровна Аверкина, нельзя мечтать.

Но тем не менее, дальше объятий и легких поцелуев дело не шло.

Несравненная как друг, Света казалась слишком напористой, а его тянуло к женщинам камерного плана.

– Я подумаю над твоим предложением, Галя, – ответил он. – Но… Как бы это выразить… Светлана Александровна сложилась как самодостаточная женщина, мы вряд ли притремся друг к другу. Как круглое и квадратное.

– На тебя, Митя, не угодишь.

Встав из‑за стола, Галина Сергеевна подняла посеревшую от известкового налета бутыль, где отстаивалась вода, и принялась поливать «денежное дерево» на подоконнике.

– Разговоры разговорами, Митя, но жениться тебе пора. Пора жить по‑человечески, а не по‑холостяцки.

– Галя, понятие «холостяцкой» жизни умерло вместе с советскими временами, когда не было ни туалетной бумаги, ни заказной пиццы, – устало возразил Панин. – А с точки зрения семьи не помню кто однажды сказал: «Хорошее дело браком не назовут».

– Мели‑мели, – не оборачиваясь сказала лаборантка.

– Сейчас существуют стиральная и посудомоечная машины, робот‑пылесос. Одежда теперь такая, что поносил один сезон и выбросил, ни гладить, ни зашивать. В супермаркете «Акварин» по дороге домой я могу купить порционное филе тунца – сколько мне нужно – и пожарить на сковороде с тефлоновым покрытием, которую не надо отдраивать, а просто поставить в посудомойку. А могу и не жарить, купить готовые ребрышки в маринаде, тоже на один раз. С ними вообще ничего не делать, просто проколоть пластик и поставить в духовку на полтора часа. Пока стоят, принять душ, хлопнуть водки и посмотреть фильм. С Изабель Юппер в главной роли – смотреть и радоваться, что рядом нет такой женщины.

– И никакой вообще нет?

– И никакой вообще. Но и это еще не все. Когда и жарить и даже запекать влом, в том же «Акварине» могу взять что‑нибудь готовое в кулинарии, просто сесть и съесть.

– Ты нарисовал очень красивую жизнь, Митя, – Галина Сергеевна усмехнулась. – Красиво жить не запретишь, ясное дело. И мечтать не вредно.

– Не нарисовал, а построил. Я тебе не мечты озвучил, а рассказал все как есть. Прекрасно жить одному.

– Одному‑то одному, но как же дети?

– А зачем размножаться? Людей и так развелось слишком много. Уже сейчас с едой стало напряженно, а лет через двадцать и вовсе будем есть котлеты из трупов и суп из сублимированных фекалий.

– Тебя, Митя, не переспоришь, – лаборантка вздохнула. – Но жизнь, знаешь, иногда поворачивает сама.

– Не переспоришь, конечно, – согласился Панин. – Но ты знаешь, Галя…

Он помолчал.

– …Какое‑то иррациональное ощущение. Эта Коровкина пришла вчера договориться насчет репетиторства, принесла конфеты, и…

– А имя у твоей Кобылкиной есть? – перебила она.

– Ее зовут Настя. Анастасия Николаевна. Так вот, Галя, ты знаешь… Эта девчонка мне понравилась.

– Мне на самом деле тоже, если честно, несмотря на боевую раскраску. У нее глаза большие. И умные.

– Да, глаза у нее выразительные. И вообще…

– Что – вообще?

– Ты понимаешь… – Панин потер затылок. – От этой Насти, конечно, прет деревней. Через слово «чё» да «ничё» и прочий воляпюк. И в то же время она не кажется крестьянкой.

– А ты знаешь крестьян?

– А то не знаю. Каждое лето имею удовольствие репетировать Фрось Бурлаковых, приехавших покорять город. Это же дикари, сбежавшие из зоопарка. В дверь не звонят, а стучат. Тупые колоды и снаружи и внутри. А эта такая маленькая, миниатюрная, как Мейссенская статуэтка. Пальчики тоненькие, ручки изящные, как лапки у породистой кошки…

– Митя, я тебя не узнаю, – Галина Сергеевна покачала коротко стриженной головой. – «Пальчики, ручки, лапки»… Ты стал какой‑то сентиментальный.

– Да не стал я, не стал, Галя! – воскликнул он. – Просто не вяжется. Родители у нее – навозные жуки. Отец такой болван, что на его голове можно править рельсы кувалдой, и кувалда сломается раньше, чем голова. А она…

– Должно быть, ее мать согрешила с заезжим городским инженером.

– Ну так вот, договорились мы о репетиторстве, больше делать нечего, я взял и предложил выпить кофе с ее конфетами.

– И выпили?

– Выпили, поговорили о том – о сем. В общем, я понял: хорошая девчонка, рвется к новой жизни, надо ей помочь.

– Так помоги ей, Митя. А потом возьми и женись. Все эти «чо‑ничо» и черные колготки в тридцать градусов жары – ерунда. Ты помнишь, какой сам был на первом курсе?

– Если честно, не очень.

– Пришел длинноволосый хлюст в цветастой рубашке. А сейчас стал аристократом. То же самое эта девочка. Она культуры отродясь не видела, что с нее взять? Но ведь в город приехала, как я поняла, по собственной воле. Значит, хочет жить по‑человечески. И у нее это получится. Ей просто надо, как ты говоришь, немножко помочь. И слегка обтесать.

– И тесать должен именно я, – Панин усмехнулся. – Но я не Пигмалион.

– Должен стать Пигмалионом, – возразила Галина Сергеевна. – Для своего же блага.

– При чем тут мое благо?

– При том, что карьера мужа в руках жены. Она двигатель.

– Ну уж и двигатель, – он покривился, вспоминая жалобы женатых приятелей. – «Вынеси мусор» и «сделай ремонт». И еще «почему у нас все хуже, чем у других».

– Митя, все сложнее. Ты сейчас в самом деле живешь хорошо и так, как хочется, так ведь?

– Именно так.

– Машины тебе стирают и моют, робот убирается, кулинария для тебя готовит. С точки зрения женщин у тебя тоже нет проблем. Если я надоем…