2 наверху. Ее судьба

То, что произошло дальше, выходило из ряда вон.

Со стороны женщины, конечно, все оставалось объяснимым. Панин был молод, высок, подтянут, имел правильные черты лица и умел себя вести.

Но зачем это понадобилось ему?

Галина Сергеевна была невысокой и полноватой, ее вялую грудь покрывала россыпь некрасивых родинок.

Но связь с нею являла оптимальный вариант для данного периода жизни.

В юности, Панин погулял в свое удовольствие, но к тридцати годам и поуспокоился и поумнел.

Молодой приличный мужчина – к тому же обладающий двухкомнатной квартирой – представлял лакомый кусок.

Ради обладания таким женщины могли пойти на что угодно, вплоть до намеренной беременности. И потому связываться с кем попало он опасался.

А лаборантка была семейной, имела почти взрослого сына и совсем взрослую дочь, матримониальные притязания с ее стороны оставались нулевыми.

Начав по нетрезвому делу, они незаметно привязались друг к другу.

С определенного момента Панину стало казаться, что Галина Сергеевна нуждается в нем не меньше, чем он в ней.

Возможно, тому имелись причины иного характера.

Супруг любовницы был угрюмым тираном, изводил ее ревностью на пустом месте.

Когда, насытив тела, они соединили души, лаборантка призналась, что эпизод на факультетской попойке оказался первым после двадцати трех лет семейной жизни, за который ее следовало упрекнуть.

Вероятно, отдаваясь Панину, она неосознанно мстила мужу.

Слегка портил уют отношений тот факт, что свидания происходили только на кафедре.

Им никогда не удавалось полностью расслабиться, раздеться, ощутить истинное умиротворение от слияния тел.

Усеченность секса была обусловлена внешними причинами.

Галина Сергеевна не имела пространства для личной жизни, ревнивец контролировал каждый ее шаг, следил за каждыми пятью минутами ее дня, периодически названивал ей на работу – не на мобильный, а на кафедральный телефон – время от времени приезжал без предупреждения.

Один раз, в самом начале отношений, лаборантка отважилась приехать к Панину днем, когда у того не было занятий. Для этого ей пришлось выстроить цепь обманных посылов, чтобы оправдаться в случае необнаружения на работе.

Соединяться на большой кровати было в тысячу раз удобнее, чем на убогом металлическом стуле.

Но Галина Сергеевна переживала, что муж нагрянет на факультет с проверкой или начнет звонить в самый неподходящий момент, а если она ответит не сразу, ей сулят разборки.

В итоге ничего приятного из встречи не вышло.

Взвинченный ее паникой, Панин мало что ощутил.

У лаборантки не получилось вообще ничего, хотя все нужное она умела испытывать за пять минут.

Заключительная стадия прошла столь смазанно, что лучше бы они и не встречались.

В отличие от большинства мужчин, Панин обожал последействие, когда можно объять женщину тихой ненавязчивой нежностью. Особенно он любил принять душ вдвоем – этот последний штрих наполнял его блаженством.

Но дорога до университета занимала целый час, возвращаться на такси Галина Сергеевна отказалась, хотя он пытался дать ей денег, и в душ не пошла – убежала, спрыгнув с кровати и кое‑как одевшись.

Больше они опытов не повторяли, интимный круг ограничили кафедрой и кабинетом заведующего, где имелось мягкое кресло.

Суровый пуританин девятнадцатого века или моралист двадцатого скончались бы на месте, узнав, что преподаватель и лаборантка занимаются внебрачным сексом в храме науки.

Но сейчас шел век двадцать первый.

Разумные люди поняли, что жизнь слишком коротка для вписания в рамки Тимура и его команды.

И потому Панин с Галиной Сергеевной жили, как хотели – и как могли.

В разгар приемной кампании все было еще проще, чем во время семестра.

Их кафедра в этом году – согласно факультетскому распорядку, от главной лестницы по коридору до конца и снова до лестницы – была ответственной по приемным экзаменам.

Заведующий числился председателем университетской предметной комиссии по математике, лаборантке предстояло все лето провести над бумагами и таблицами.

Глухое уединение на кафедре не могло вызвать вопросов.

Преподаватели соглашались провести пол‑лета в «приемке» лишь из материальных соображений, выходящих за рамки зарплаты. Галина Сергеевна «подгоняла» клиентов и на репетиторство и на иные заработки, а подобные дела решались при закрытых дверях.

Поэтому сегодня – в день устного экзамена на специальности «менеджмент» экономического факультета – все шло по плану.

Кто‑то подергал снаружи дверь, постучал осторожно, подергал еще.

Панин не обратил внимания.

Заблокированный замок открыть было невозможно.

Но насмерть затурканная Галина Сергеевна заопасалась, заговорила привычные слова:

– Хватит, Митя, нам с тобой развлекаться. Переключись на кого‑нибудь другого.

– И на кого же? – поинтересовался Панин, отодвинув стул от стены, чтобы ей хватило места для ног.

– Да вон хоть на Веру Сергеевну.

Вера не была сестрой Галины.

На математическом факультете университета странным образом сгущались люди с одинаковыми отчествами, не имеющие отношения друг к другу.

В его ранние студенческие годы на кафедре высшей алгебры и геометрии имелись целых четыре Васильевны: Анастасия, Мария, Аэлита и какая‑то странная Генорусса. Они ушли на пенсию, сейчас из «названных сестер» остались только две Сергеевны.

Вера Сергеевна Воропай работала на кафедре вычислительной математики, училась семью годами позже Панина, собиралась защищать кандидатскую диссертацию – без аспирантуры, по чистому соискательству.

Достаточно высокая ростом, эта девица имела восхитительную большую грудь и ноги с икрами приятной формы. Но характер Веры Сергеевны был столь несносным, что коллеги присвоили ей кличку «Гагатька».

В смысл слова никто не вдумывался, оно вписывалось в образ Веры Сергеевны.

Мало кто знал, что двухлетняя дочка доцента Щербинина так называла крокодила.

Однако Панин с Гагатькой почти дружил – по крайней мере, они общались нормально.

– Или вот, – продолжила лаборантка. – Если не хочешь Веру…

– Не или и не вот, – перебил Панин. – Хочу только тебя, Галя, и ты прекрасно это знаешь.

– Вижу уж, – со вздохом сказала она.

Завернув черную юбку, Галина Сергеевна принялась освобождаться от колготок.