«8-ка». Мы двое против всех

Лариса была свободна и беспечна. Она умела решать учебные проблемы без ущерба для внеучебных.

В отличие от меня, Наташа подруге финансово не доверяла, играла с тысячей в руке. Но судейские обязанности во время своего раунда она перепоручила Ларисе, взявшей последний номер. Та стояла в изголовье ринга, считала нарочито медленно и, невидимая Наташе, двумя руками показывала непристойности.

Второй я обработал Регину. Ей тоже предстояли страшные КСЕ, но она никогда не пропускала игры – во всяком случае, со мной в качестве соперника.

Третьей на ринг вышла Ирина, тоже экономистка. Обычно она играла у себя – то есть у Эльвиры – но время от времени посещала и нас. У Ирины были черные, как у африканки, соски. Они нравились мне до такой степени, что, нарушая спортивные правила, я уделил повышенное внимание.

Четвертой выступала девушка‑экономист, которую привела Ирина. Ее я прежде не знал, даже не запомнил имени – в памяти осталась лишь очень большая грудь.

С пятой участницей я получил все возможное и невозможное. Во время раунда Лариса вела себя на удивление пристойно. Но после окончания матча она изъявила желание завершить все до самого конца. Наташа не выказала радости, но запретить не могла, поскольку правила игры такое допускали. Когда мы снова соединились, то не просто достигли нужного, но даже испытали одно и то же в один момент. Синхронный оргазм был предметом обсуждения во многих книгах по практике секса. Но мне удавалось его получить только с Ларисой и больше ни с кем. Вероятно, ее проститутские умения позволяли контролировать процесс и доходить вместе с партнером.

Отдышавшись сам и дав отдышаться партнерше, я забрал деньги и отправился к себе, чтобы спрятать выигрыш. Он, конечно, был жалким из‑за малочисленности, но все равно прибавлял, а не убавлял. Потом я пробрался на кухню, которая была ближе и чище, чем туалет. Воспользовавшись отсутствием женщин и детей, я помыл над раковиной свой пенис: на мой четвертый этаж горячая вода кое‑как доходила, а на шестой Наташин – нет.

Правда, эта мера оказалась излишней. Наташа тоже беспокоилась насчет КСЕ, о вечернем сексе речь не заходила. Мы быстро поужинали втроем и я ушел обратно к себе. Здесь меня поджидала неудача.

Парней в общежитии имелось существенно меньше, чем девиц, да и мылись они реже. Благодаря этому мужское душевое отделение находилось не в столь плачевном состоянии, как женское. К тому же по совершенно неясной причине горячая вода у нас шла лучше, чем у них, вымыться можно было почти всегда. Но, расслабленный Ларисой, я замешкался и не успел спуститься туда до закрытия

Так и не ополоснувшись после игры, я велел Матвею сворачиваться и лег спать. Перед тем, как погасить свет, я открыл окно и насыпал семечек на отлив.

Я с детства интересовался птицами, любил их и понимал. Зимой я кормил синиц, которые прикочевывали в город из окрестных лесов. В этот час они, конечно, крепко спали – но с рассветом должны были прилететь, порадовать утро звонкими голосками.

Я тоже уснул быстро. Но сосед, как всегда, разбудил своими хрипами. Я лежал, придавленный нечистым потолком, и чувствовал, что мое тело пахнет Ларисой. Думы окончательно перескочили на нее.

Из всех девушек, которых пришлось познать, Лариса была самой занимательной. С ней никогда не становилось скучно, в любой момент соединения она могла что‑то придумать и вывести привычное дело на новый горизонт. Но Лариса не могла быть надежной спутницей жизни даже на время учебы. Она ни от кого не зависела, никому не подчинялась, всегда делала лишь то, что хочет. С Наташей в человеческом аспекте Лариса не выдерживала никакого сравнения. Ею стоило наслаждаться, не имея планов.

 

– –

 

Матвей заворочался, затрещал кроватью сильнее прежнего.

Я посмотрел в его сторону и подумал, что другой на моем месте сейчас встал бы с постели, подошел и двинул в морду, чтобы разбудить.

В реальности этот поступок вряд ли позволил бы сразу уснуть или хотя бы вернуть прежнюю способность к безмятежности. Скорее всего, стало бы еще хуже.

Очнувшись, Матвей наверняка зашумел бы еще больше. Спросонок он заговорил бы со мной, потом зашлепал тапочками, пошел в туалет, с грохотом вернулся в темноте, принялся бы снова укладываться как раз в тот момент, когда я вновь уснул.

Да и бить его я бы не стал. При достаточно напористом характере я был неагрессивен и в целом незлобив. По крайней мере, за девятнадцать лет моей жизни еще не нашлось человека, который довел бы меня до такой степени, чтобы всерьез распустить кулаки.

Но я страдал не только по ночам. Меня стала угнетать сама мысль о существовании Матвея в моей близкой окрестности.

Меня страшно раздражала его недавно отпущенная реденькая бородка, но не в ней крылось зерно вопроса. Некритичным было и то, что из‑за соседа я не мог привести девушку в тот момент, когда того хотелось. Это как раз имело минимальное значение. Несмотря на ореол секс‑героя, регулярно у меня бывала лишь Наташа. Лариса случалась существенно реже. Остальных, говоря языком позапрошлого века, я пользовал во время игры. Своих подруг – «жену» и «любовницу» – я приводил когда хотел. Матвей был для меня пустым местом, я без проблем выпиннывал его в коридор. Если же сосед являлся неожиданно, когда процесс уже шел, я вышвыривал его обратно даже не вставая с кровати, а лишь обрушив гору брани.

Все было глубже и гораздо хуже. Мне надоел Матвей как сущность, поскольку он вторгался в мое личное пространство.

Последнего понятия не существовало в моей семье. Дома я жил в трехкомнатной квартире с родителями и сестрами: младшей школьницей и старшей незамужней. Мои домашние не могли называться слишком плохими или вредными людьми – но они, городские по статусу, имели менталитет деревни в худшем смысла слова. Души всех четверых были покрыты слоем носорожьей кожи. Их не тяготило чужое присутствие, они без раздражения оставляли на ночь гостей и спали вповалку в саду, где отец не разгородил на части дощатый домик. А я уродился другим, хотя и не сразу это осознал. Вернее, я понял различия между собой и ими, лишь уехав в университет.

В общежитии, конечно, возле меня спала не родня до седьмого колена, а лишь один Матвей. Но я все чаще стал думать не о том, разбудить или не разбудить его тычком в бородатую рожу, а о способе избавиться от соседства как такового. Простое переселение оставалось за пределом возможного. Матвей вроде бы никому не сделал ничего конкретно плохого, но его ненавидели все. Никто, ни за какие коврижки, не согласился бы поменяться со мной соседом.

Однако можно было переселиться самому в комнату с «мертвой душой». Среди студентов хватало армян и азербайджанцев, которые жили у любовниц, но были прописаны в общежитии ради официальной регистрации в городе. Вариант являлся классическим, хотя и требовал определенных денег для подмазки лиц, осуществляющих контроль над жильем. К последним относились коменданты корпусов и их общий начальник – Айнур, помощник проректора по общежитиям.