«8-ка». Мы двое против всех
Школьный товарищ Витя в первом классе был ниже меня ростом, при взгляде на него «Запорожец» казался «Ландкрузером». Его родители – такие же карлики, как и мои, но не безмозглые – смотрели в будущее. Трезво оценив возможности, они не стали плодить нищих, а принялись выкармливать единственного сына. В результате Витька вырос, обогнал родителей почти на две головы, сделался статным красавцем. Сейчас он учился в Санкт‑Петербурге, имел все данные для женитьбы хоть на генеральской дочери.
Впрочем, Витькин дом разительно отличался от нашего. Там всегда были рады гостям, разговаривали не только о том, когда подвязывать помидоры и чья очередь выбивать половики. Я часто приходил к ним, мы смотрели видео, я брал разные хорошие книжки. Я чувствовал себя там абсолютно своим человеком. Да и вообще мне порой казалось, что воспитали меня в основном Витькины родители, а не мои. Во всяком случае, без общения с его отцом я бы не вознамерился стать юристом.
Думая о том, я говорил, что своих детей если они у меня появятся – а я тоже стану кормить не помоями. Ведь несмотря на отсутствие комплексов насчет своего роста, я считал, что оказаться ниже хотя бы метра семидесяти есть благо лишь для какого‑нибудь танкиста. А я танкистом быть не мечтал, я вообще не собирался ни с кем воевать.
Но, конечно, все те планы оставались за далекими горами. О красивой жизни я лишь мечтал – причем довольно смутно.
Пока я продолжал питаться более чем скромно и ходить в разваливающихся кроссовках, поскольку меня это не напрягало.
Главным удовольствием на данный период жизни до сих пор оставался секс, хотя фокус начал понемногу смещаться. Меня уже радовали не столько сами женщины как таковые, сколько деньги, которые я на них зарабатывал.
А зарабатывал я уже немало. Как‑то незаметно «восьмерка» стала приносить такой доход, что я уже не проедал все подчистую. У меня начали оставаться свободные средства – не слишком большие, но все‑таки я выходил в «плюс» а не в «минус».
Это радовало: если дорога в тысячу километров начиналась с первого шага, то миллиардное состояние могло начаться с первой тысячи рублей.
Непотраченное я конвертировал в валюту. В наши дни почти все россияне повернулись в сторону евро, но я оставался верен долларам. Европа, разъедаемая индусами, румынами, албанцами, арабами и прочими отбросами человечества, колебалась в предсмертном равновесии. Америка оставалась незыблемой, как статуя Свободы у въезда в Нью‑Йорк, где я тоже надеялся побывать. Не доверяя российским банкам, доллары я никуда не вкладывал, а хранил в ячейке. Конечно, в нашей стране в любой момент могли наложить арест на любое частное имущество, но все‑таки подземное хранилище казалось более надежным местом, чем комната общежития, где мелкие взломы были привычным делом.
Нашу с Матвеем комнату еще ни разу не грабили. Но я знал закон жизненной удачи, который заключается в том, что чем дольше не случается неприятность, тем неожиданней она свалится на голову.
Между походами в банк я прятал деньги в удачно обнаруженную щель между стеной и подоконником. Для воров, у которых не хватало времени на тщательные поиски, я держал семь самых грязных сторублевок в традиционном месте под матрасом. Конверт, заткнутый за пружинный блок, казался лучшей «отмазкой» от дальнейших поисков.
Я играл, выигрывал, откладывал, конвертировал и закладывал, но пачка зеленых банкнот в сером железном ящике росла медленнее, чем хотелось. И чем дальше я жил, чем интенсивнее состязался, тем чаще думал, что «восьмерка» застоялась на месте. Ее следовало реорганизовать, превратить в способ зарабатывания денег, куда более серьезных, чем тысяча рублей с одной игры.
Пока я еще не знал, как поднять все на новый уровень – и можно ли это сделать – но верил в свои силы.
Я также лелеял в себе веру в светлое будущее, о котором непрерывно думал. Я вообще думал больше и разнообразнее, чем следует.
Идеальное будущее виделось дворцом на краю белоснежного пляжа и обязательно с погребом коньяка – при том, что до университета коньяк я пил всего дважды и он мне, честно говоря, не понравился. Да и сам необитаемый остров мечты лежал за пределами осмысления. Я ни разу в жизни не летал на самолете, всего несколько раз ездил на поезде.
Я понятия не имел, как выглядят туфли от «Гуччи», и чем часы «Картье» отличаются от рыночного «Омакса».
Но эти мелочи ничего не стоили. В целом я мыслил трезво.
Первый шаг к дворцу я уже сделал, устроившись юристом в «Столица». Ближе к окончанию университета следовало переместиться в место получше – например, стать юрисконсультом у какого‑нибудь крупного Интернет‑провайдера, имеющего сотни тысяч клиентов и, соответственно, десятки тысяч претензий. Вероятно, это должно было получиться без труда, сейчас я думал о дальнейших перспективах.
Профессия юриста в целом являлась востребованной. К тому же я посещал некоторые предметы смежных специальностей, позже намеревался прослушать все спецкурсы факультета. Такой размах позволил бы работать во всех сферах, где требуется знание законодательства.
Оставаясь наедине с собой, я оставлял образ парня, стремящегося в вершинам жизненного комфорта, и задумывался о жизни как таковой.
Я знал, что поколения дедов жило фантазиями. Эти люди мыслили планетарными масштабами, не жалели средств на космос, собирались повернуть реки, мечтали растопить арктические льды, заселить Антарктиду, досверлиться до центра Земли и сделать продолжительность жизни равной ста восьмидесяти годам. Они тратили силы на ерунду, а стирали в тазу и подтирались газетой «Правда».
Родители мало отличались от них, жили по инерции. Мы росли совершенно другими.
Хотя, конечно, в этом я мог быть не прав. Люди некоторых специальностей до сих пор имели высокие цели. Инженер с химиком изобретали новый автомобильный двигатель, который работал бы на чем‑то более дешевом, нежели бензин. Или такой же химик, но в паре с врачом, создавал лекарство, которое позволяло мужчине до самой смерти полноценно радовать себя женщинами. Но напыщенные слова звучали смешно применительно к нам.
Юрист по степени полезности для человечества находится чуть выше дворника и чуть ниже сантехника: примерно на уровне бухгалтера.
Избрав юридическую специальность, я обрек себя на отрицание сверхзадач и постановку реальной цели: хорошо жить самому.
Хотя, впрочем, такая цель была единственно верной для основной массы. Если каждый отдельный человек был бы счастлив, то и весь мир жил бы счастливо, не требовались бессмысленные полеты на Луну.
Я задумывался о своем будущем, прикидывал различные варианты, с помощью которых закрепиться в областном центре и двинуться дальше. Как глобальную цель я видел Москву. Здешние граждане мне надоели уже на статусе студента.
Самое простое, с чего можно было начать – это надеть погоны и устроиться следователем в какое‑нибудь РОВД. Там пришлось бы разбирать бытовые дела и сексуальные преступления, которых делалось все больше. Последнего, играя в «восьмерку», я не понимал: здравомыслящий человек мог решить проблему мирным путем, никого не насилуя, не растлевая, не склоняя к сожительству и не попадая под угрозу тюрьмы.