«8-ка». Мы двое против всех

Но работа в следствии не обещала больших доходов, да и серьезные погоны, с которыми можно нацеливаться на дальнейшее, тут тоже не казались перспективой. Во всей области имелся лишь один полицейский генерал, начальник управления внутренних дел.

Вариант без погон, с равнозначными петлицами, давала прокуратура. Там тоже вряд ли светили серьезные должности, но сияла перспектива серьезных денег. Речь шла не о зарплате, а о том, что подпадает под статьи антикоррупционных законов, но является основой российской надзорной системы. Однако я слишком хорошо знал себя и не сомневался, что погорю на мелочах прежде, чем поднимусь до уровня хотя бы Наташиного отца.

Конечно, любой далекий от юриспруденции человек, прочитав эти мысли, обозвал бы меня негодяем, недостойным звания юриста. Но так мог сказать только профан. Я еще в школе осознал, что нет абсолютной истины, есть лишь точки зрения на нее. Любой закон допускал трактовку в обе стороны, иначе просто не могло быть.

Профессор, читавший уголовное право, на первой лекции сказал слова, которые крепко запали в память:

 

«Наказаний без вины не бывает».

 

Он имел в виду, что абсолютно чистый человек никогда не окажется в ситуации, когда судьба зависит от статей кодекса. Попавший на скамью оказывался бессильным перед будущим, все зависело лишь от судьи. Последним непрерывно повышали зарплату, мотивируя отработать срок легитимности без криминала. Но при условиях ограниченного количества федеральных судей, в любом районном суде стояла очередь из желающих купить себе еще один срок.

При всем имманентном цинизме взяток я брать не хотел. Я мечтал зарабатывать серьезные деньги, не окунаясь в черное болото коррупции. У юриста такой путь был: стать адвокатом.

На самом деле хороший адвокат является куда бОльшим негодяем, нежели продажный прокурор или занудливый судья, годами оттягивающий решение по процессу, чтобы не осложнять себе жизнь. «Государственные» адвокаты, защищавшие шелупонь, были столь же нищими, как и следователи РОВД. Истинные, многотысячные гонорары фигурировали лишь на делах между серьезными людьми. А любое серьезное дело являлось соревнованием между защитниками одинаковых сволочей, место которым было под соседними нарами на зоне.

Но сволочи существовали всегда. И если судебная разборка сулила деньги, то мерзавец адвокат мог их получить. Причем это удавалось сделать, находясь в правовом поле.

Да и вообще все в мире было относительно.

Ведь модель, с которой лепили ту самую статую Свободы, в реальности была то ли горничной, то ли буфетчицей. А возможно, она и вовсе занималась проституцией.

Взвешивая все варианты, я приходил к выводу, что, скорее всего, стоит постараться стать адвокатом.

Адвокатура сулила золотые горы. Она обещала деньги, знакомства и – при условии соблюдения границ – возможность занять иные эшелоны.

Но я оставался трезвым человеком и сознавал, что на этом пути предстоят трудности не меньшие, чем попытки стать московским генералом из местного дознавателя. Первым делом предстояло пробиться просто в адвокаты. Переход из ранга государственных в разряд частных было так же трудно, как вокзальной шлюхе стать отельной проституткой. Я думал именно так: адвокаты являлись проститутками, хотя и такую работу я не считал зазорной. Для хороших гонораров требовалась наработка связей и опытов, а они могли прийти лишь в результате практики. Я понимал, что для того, чтобы сделаться продуктивным адвокатом, стоит поработать в каком‑нибудь районном суде. Но судейская синекура вчерашнему выпускнику не светила, а помощниками или секретарями заседания работали девицы‑заочницы. Иногороднему мужчине с дипломом такую должность никто бы не предложил.

Получалось, что при броске в любую сторону мне выпадал клин. Во всяком случае, прямой дороги пока не виделось.

Но чем дольше я жил – если в девятнадцать лет могло звучать слово «дольше» – тем чаще думал, что слишком далекие, слишком кардинальные и чересчур выстроенные планы имеют тенденцию не сбываться. Их не стоило строить слишком серьезно.

Стоило пытаться взять максимум от текущего момента.

Что я и делал, самозабвенно играя в «восьмерку».

 

 

Часть вторая

 

Глава 1

 

Наташа улыбалась, привычно закинув на меня ноги. Плюс к тому она крепко прижимала меня к себе, поскольку руки были свободны. Деньги – три тысячи восемьсот рублей сотнями – лежали на столе, для верности прижатые пивной бутылкой. Сейчас мы играли у Эльвиры и Наташа была не распорядительницей, а обычной спортсменкой, вытребовавшей себе №1.

Так сложились обстоятельства.

Была суббота, день интенсивной игры. Состязания предстояли во всех местах: у Эльвиры, у Заримы и у Инны, и, конечно же, у Наташи. Я собирался идти на три игры. К Зариме я записаться не успел: ее биологи и химики вскипели темпераментом, все места оказались занятыми.

Однако у нас случился форс‑мажор: к Ларисе приехала родственница из района.

С беззастенчивостью деревни, предпочитающей спать на полу с туалетом в коридоре, но не платить за номер в гостинице, она свалилась, как снег на голову в вечер пятницы. Лариса была вне себя. Почти все мы смотрели на жизнь трезво и не отличались пиететом к «корням». Но если я своих родителей просто вычеркнул из жизни, то Лариса отца с матерью ненавидела, обзывала «помоечными нищебродами». От мыслей о родне в совокупности ее трясло.

Лариса стыдилась своего происхождения, скрывала его от всех, кроме самых близких друзей. Я входил в их число.

 

– –

 

Место, которое занимала Лариса в моей жизни, было довольно странным. Я понимал все, видел ее насквозь – и в то же время ощущал сильную, непреодолимую привязанность. Это чувство никак не было связано с разумом. Порой мне казалось, что нас соединяет нечто иррациональное. Во всяком случае, я знал Ларису, как никто другой.

Однажды в конце первого курса, Наташа неожиданно сорвалась домой, чтобы взять нечто нужное: отбыла после обеда, вернулась на следующий день. Лариса осталась дома. Я затруднялся сказать: выпал ли перерыв в клиентах, или она намеренно решила побыть со мной без помех. Я верил в последнее – хотя, по существу, это не представляло важности.