«8-ка». Мы двое против всех

– Не подождешь. Сейчас дотрахаешься и уйдешь в коридор.

– Я‑то уйду, а кто тебе станет считать? Регинка?

– Видно будет, – Эльвира махнула рукой. – Гоним дальше. Двадцать три…

Заход шел мимо меня. Я действовал автоматически, смотрел в сторону. Около нас никто не толпился. В отличие от Наташи, Эльвира не страдала по гигиене и позволяла сидеть на своем столе.

Сейчас оттуда помахивала ногами наша одногруппница Лена, отмеченная номером 5.

Этой спортсменка имелась особенность: не выносила даже легкого прикосновения к своей груди. Впрочем, Ленина грудь была столь ничтожной, что вряд ли кто стремился прикасаться к ней всерьез. Лене стоило посочувствовать.

У двери, отдельно от всех, возилась малознакомая экономистка. Присев на пятки, она сосредоточенно вставляла противозачаточную свечку. Девица иногда приходила на «восьмерку», имела некоторые опыты, но до сих пор рассчитывала меня переиграть. Мне было ее жаль.

 

– –

 

Вообще в «восьмерке» я никогда не забывал о тех, с кем – точнее, против кого – играю.

Ведь если я состязался чем дальше, тем больше ради денег, то девчонки играли в основном из‑за любви к искусству. Во всяком случае, выступая против меня, почти все осознавали бесперспективность попыток. Но тем не менее они продолжали ставить на себя сотни, отрываемые от минимального бюджета.

Впрочем, от коллег‑«восьмерочников» я знал, что они, в отличие от меня, проигрывают. Это, конечно, случалось не каждый раз и не с каждой партнершей. Однако обычные матчи заканчивались с пользой то в одну, то в другую сторону. Девчонки не всегда оставались в проигрыше. Но игрока, подобного мне, не существовало.

Для всех остальных стоял во главе угла сам секс. Возможность выиграть – равно как и проиграть – представляла лишь щекочущую прибавку к удовольствию. А я, не отказываясь от наслаждений, думал прежде всего о выигрыше.

 

– –

 

– Яшка, ты что, уснул и не выключился?

Голос Эльвиры вырвал из мыслей.

– А что? – я поднял голову. – Какой отсчет?

– Какой‑какой… Пятьдесят уже было, а ты, трахомобиль, все молотишь.

– Уже не молочу, – ответил я.

Опять склонившись, я еще раз тихонько укусил Наташину грудь.

– Все, Яшка, хватит!

Она отстранила меня.

– Хватит, больше не трогай. А то я по‑настоящему заведусь, а нам сегодня даже трахнуться всерьез негде.

Я ничего не ответил. Ситуация была однозначной, комментарии ничему не помогали.

– Или твой полупидор ушел на всю ночь по девкам?

– Не ушел, – я поморщился. – Он вообще теперь никуда не уходит, лежит и порется в сети.

– Вот и я о том Яша. У Ларки, сам знаешь, эта брюква, тоже никак. Так что лучше меня не раскочегаривай.

– А хочешь, сейчас продолжим? – предложил я. – У Эли попросим разрешения и, не сходя с ринга…

– Нет, Яша. Ты же знаешь – «восьмерка» это «восьмерка», а трах это трах. Играть я могу, а трахаться при ком‑то качественно – нет. И потом…

– Вы целоваться будете, или как?

Эльвира тронула меня за плечо.

– Или как, – ответил я и отвалился на простыню.

– Кто там следующий, – сказала Эльвира.

В отличие от Наташи, она не командовала спортсменками и даже не запоминала порядок выступлений, единожды начиркав номера на животах. Меня она тоже не ощупывала, не нюхала и не пробовала на вкус, удовольствовавшись беглым взглядом.

Наташа шагнула к выходу, где, как всегда, валялась одежда. Эльвира остановила, взяла за локоть и принялась шептать ей на ухо, сопровождая каждое слово кивком. Наташа тоже кивала. Обе явно что‑то замышляли – причем не имеющее отношения в «восьмерке».

К рингу подошла Алеся.

Приземистая и по‑деревенски широкая, с раздутыми икрами и отвисшей плоской грудью, эта девица отличалась особенностями внутреннего строения. Играя в первый раз, я принял ее за рожавшую, лишь потом узнал, что она стала женщиной меньше месяца назад.

Я встал, посторонился, погладил соперницу по гладко собранным волосам и помог улечься. Играя без малого два года, Алеся до сих пор оставалась скованной в первые секунды поединка, ей требовалось дружеское участие.

 

– –

 

Играть в «двадцать два» мне еще не приходилось.

Я не сомневался в своих возможностях, но все‑таки матч грозил стать напряженным. Большинство соперниц было хорошо знакомы, незнакомые не казались способными на неожиданности. Неожиданностей стоило ожидать от себя самого – причем не в том направлении, о котором мечтали противницы.

Ведь при всей нацеленности на игру ради выигрыша, я все‑таки оставался молодым и здоровым. Двадцать два женских тела, которые предстояло обработать, не могли не поднять мой градус слишком близко к опасной отметке. Поэтому я знал, что сдерживаться придется сильнее обычного – по крайней мере, в конце первого десятка.

Сдерживаться я умел, но организм имел свои особенности и по достижении определенного предела опускал предохранитель, полностью отключив ощущения. Мое тело переходило в состояние, непригодное для игры.

На этот случай рядом оставалась судья, в чьи обязанности входило поддержание спортсмена. Эльвира владела приемами не хуже, чем Наташа.

И поэтому я оставался спокоен, как всегда.

 

– –

 

Последним номером играла Регина. Как всегда, она казалась одновременно и чрезмерной и недостаточной. Я не представлял, как можно исходить по ней настоящей страстью, как думать о ней ночами, как ее просто любить.

Да и на игре ее шансы были равны нулю – причем не только у меня. Услышав Эльвирино «пятьдесят», я вздохнул облегченно.