«8-ка». Мы двое против всех

История игры таяла во мраке. Возможно, в изначальные времена она именовалась «семеркой», а позже название изменили. Тому могло иметься много причин. Число «7» считалось счастливым, а цифра «8» была бесконечностью, вставшей на дыбы. Хотя, конечно, мы не сильно вдавались в этимологию. Мы просто играли.

Правила «восьмерки» отличались латинской простотой.

Участнику‑мужчине требовалось совершить половой акт с каждой из участниц по очереди, удержавшись от результата. С последней можно было расслабиться и отдаться на волю волн.

С учетом того, что всем развлекавшимся было примерно по двадцать лет, а разнообразие добавляло удовольствия, удержаться оказывалось непросто, происходящее поднималось над уровнем свальной оргии и становилось реальной спортивной игрой.

Игровой характер действия усиливался тем, что все раунды, как в настоящем спорте, строго контролировались. От претендента требовалось совершить определенное количество возвратно‑поступательных движений с нужной амплитудой и не слишком малой частотой.

У нас количество равнялось пятидесяти, а частота определялась устным счетом «раз‑два‑три…» в обычном темпе.

Никто из нас точно не знал, как проходила «восьмерка» в прежние, все‑таки более стыдливые времена. Совокупляться, конечно, хотелось всегда и всем: если бы дело обстояло иным образом, то при многовековом христианском давлении – и недолгом, но куда более страшном коммунистическом – человечество давно бы вымерло. Но гнет ханжеской морали заставлял супругов делать главное дело, не снимая пижам. У меня в памяти остался теледиспут от сексе, где серьезный с виду мужик сообщал, что он состоит в браке тридцать лет, но никогда не видел свою жену голой.

В стране победившего социализма царили нравы пещерного монастыря, населенного кастратами и старыми девами. Все связанное с межполовыми отношениями было покрыто толстым слоем вязкой, глухой лжи. Например, внушалось, что мужчины требуют, а женщины уступают, хотя уже первые мои опыты показали, что часто все обстоит наоборот.

Заниматься сексом не для того, чтобы родить детей было не запрещено, но не поощрялось.

Я слышал от старших, что в советские времена мужчине и женщине разрешалось поселиться в одном гостиничном номере, лишь если они являлись мужем и женой, что определялось по паспортам. Администраторше, которая взглянула сквозь пальцы, грозили страшные кары, из которых увольнение оказывалось самой мягкой.

Отдаться плотской любви просто так – особенно паре студентов, запершейся в комнате общежития – считалось столь же недопустимым, как помочиться средь бела дня на Красной площади.

Поколение родителей выросло на «Тимуре и его команде». Впрочем, и «взрослая» литература в советские времена представляла собой все тот же бесполый бред. Априорно бесполым полагался и весь социум, составлявший СССР.

За подобное «восьмерке» в прежние времена, вероятно, выгоняли из союза ленинской молодежи. Хотя, возможно, тот советский институт именовался иначе. Каюсь, я не помню из истории, как называлась тоталитарная идеологическая организация, исключение из которой было аналогично отлучению от церкви в мрачные времена царизма.

Но тем не менее страсть к сексу не удалось задавить даже марксистам‑ленинцам. Самые смелые, самые чувственные люди отваживались на рискованные варианты.

При том моральное давление не уменьшалось. Полагаю, что девицы, подписавшиеся на «восьмерку», не могли до конца раскрепоститься. Они наверняка по очереди уходили куда‑нибудь за шкаф или за занавеску и отдавались соискателю, слегка распахнув халатик. Счет тоже, скорее всего, вела каждая по отдельности.

В двадцать первом веке все вышло на иной уровень.

Собравшись на «восьмерку», участницы раздевались. Состязание шло на глазах у всех по заранее определенному порядку. Выполнение условий контролировалось хозяйкой комнаты, в которой шла игра. Стоя около кровати‑ринга, она считала вслух и могла остановить игрока, который пытается схалтурить. Как только произносилась конечная цифра «пятьдесят», поединок завершался – распорядительница, превращаясь в судью, проверяла состояние соискателя. Женщина на самом деле не могла ощутить полноту последнего момента, иной игрок мог схитрить незаметно для всех. Поэтому последнее слово оставалось за судьей состязания.

Высокий статус не мешал судье самой сыграть один из номеров – тогда контроль временно переходил к кому‑нибудь из девиц, но результат она тоже проверяла сама.

Зрительницы не были пассивными. Сгрудившись около кровати, они всячески подзуживали, выкрикивали в спину непристойности, пытаясь поднять градус схватки.

В процессе раунда почти все партнерши ненатурально стонали, некоторые имитировали оргазм – причем умели это делать довольно мастерски.

Все было подчинено одной цели: довести игрока до срыва, не позволив дотянуть до последнего номера.

При этом в игре присутствовал вполне реальный интерес.

«Восьмерка» представляла не групповой разврат, а секс на деньги.

 

– –

 

Предлоги «на» и «за» принципиально различны.

Сексом за деньги с сотворения мира является проституция. Я ее никогда не осуждал. Без проституток остановилась бы жизнь и люди превратились бы в ходячую механику. Последний тезис трижды подтверждает историческое развитие СССР. Страна, образованная отбросами общества и ведомая параноиками, априорно полагала асексуальность граждан. Официальной проституции здесь не было, неофициальная трепетала под запретом. В результате нация выхолостилась, превратилась в социум студенистых амеб, среди которых задыхаются по‑настоящему живые индивиды.

При том, что – по моему глубокому убеждению – одна хорошая проститутка приносит обществу больше пользы, чем какой‑нибудь клуб «будущих мам» или «бывших отцов».

Стоит подчеркнуть, что при всей своей разнузданности «восьмерка» оставалась прежде всего спортивной игрой.

Ее спортивный дух выражался в том, что играющие не относились к происходящему как к сексу, видели в соединении тел состязательный момент. Относительно единственного участника мужского пола все было ясно: стоило на несколько секунд отпустить тормоза, как судье уже не пришлось бы ничего проверять. Но и участницы никогда не расслаблялись по‑настоящему. Девицы – даже стоявшие на последних номерах – были заняты лишь тем, чтобы усилиями своего тела сломать соперника.

Вознаграждение формировалось элементарным образом. Нельзя не признать, что автор системы отличался острым, циническим складом ума.

Перед началом игры делались ставки. Женщины скидывались по сто рублей, мужчина выкладывал общую сумму.

При победе он забирал все деньги себе. При срыве на любом номере удвоившийся банк возвращался к женской стороне – на радость всем. По сто рублей зарабатывали все девицы – даже те, которые не успели сыграть. Это было настолько просто, что никто не пытался придумать иные варианты.

Конечно, в схеме прослеживалась гендерная дискриминация. В случае общего проигрыша каждая из женщин теряла всего сто рублей. Мужчина лишался сразу восьми сотен. Но это никого не волновало.

Так завелось испокон века, так продолжалось до сих пор.