«8-ка». Мы двое против всех

– Только не выходи из меня. Перевались на спину, я перелезу.

– Перелезай, держу за попу.

Мы переместились в нужную позицию.

Ровные колени Наташи светились во мраке, поймав какой‑то свет, проникающий из окна. Наше будущее оставалось определенным на ближайшие четыре – то есть теперь уже почти всего три года, а потом предстоял столь же предопределенный поворот.

– Попу мне теперь сожми, как следует, – сказала Наташа, склонившись ко мне. – И не шевелись, дальше я сама.

 

– –

 

– Обалденно, Яшка, – сообщила Наташа через три минуты. – Спасибо.

– Я рад, – сказал я.

Притянув к себе, я поцеловал ее в губы.

– Я полежу еще так, можно?

– Как всегда.

Подруга осторожно опустилась на меня, стеснила влажной грудью. Мы оставались вдвоем, мы оставались вместе, этот миг хотелось остановить навсегда.

– Так что ты хотел еще узнать про Машу Петрову?

– Ну…

Я поправил прядь волос, упавшую на лицо и кажущуюся угольно черной.

– …Как она играет, как ей удалось меня почти что переиграть, и вообще.

– Как именно удалось, не знаю. Не общалась, не интересовалась. А играет она точно так же, как и ты.

– То есть?

– То есть семья у Машки такая же нищая, как и у тебя…

Она осеклась, взглянула с досадой.

– …Извини, Яшка. Не хотела тебя обидеть.

– Ты меня не обижаешь, – ответил я. – Это факт. Кроме тебя, в этой общаге все мы нищие. Ненищие живут на съемных квартирах и моются, когда хотят – а не когда есть вода.

– Короче, она играет ради денег. Ведь ты тоже играешь ради денег, разве нет?

– Ну, в общем да, – согласился я.

– Не в общем, а «да», – поправила Наташа. – При твоих способностях ты мог трахать то же количество девок без счета, без напряга, без ограничений.

– Мог бы. Но ты права, Наташа. Мне нужны деньги, деньги и еще раз деньги. Я хочу изменить свою жизнь. Ну, то есть жить нормально. Любыми способами, даже противозаконными. Но воровать, сама понимаешь, в нынешнем положении нечего, равно как и взяток мне не дают, не за что. А заработать я не могу пока ничем, кроме спортивного траха.

Я говорил абсолютную правду. Я видел свои цели, я трезво оценивал самого себя.

Например, я знал, что – чисто теоретически – мне нельзя работать в сферах, где вращается большая наличность: служить в инкассаторской фирме или в хранилище банка.

Сколько бы мне ни платили, на работе я думал бы лишь о том, как украсть мешок денег или хотя бы несколько пачек. И в конце концов я бы украл, несмотря на последствия, которых было изначально не избежать. А если бы не украл, то просто сошел с ума.

Я понимал, что так жить нельзя. Я мысленно твердил, что все это мальчишеские мечты, что я надеюсь процветать честно: не брать, а зарабатывать. Однако я мало верил себе.

Все люди были разными. Для меня материальное благополучие – достигнутое всеми возможными средствами – виделось вершиной жизни.

– Вот то‑то оно и есть, – сказала Наташа. – Именно это я имела в виду.

– И что – эта Маша тоже играет только ради денег?

– Да. Ей не на что жить. Ты видела, в какой она куртке? На помойке лучше валяются. И все остальное вообще. У нее родители полуёбки.

– Ну, это нормальное явление, – я невесело усмехнулся. – Мои родители тоже уёбки. Единственное, что смогли – нафуговать детей. А дальше куда кобыла вывезет.

– Нет, Яша. У тебя «у‑», а у нее «полу‑», это еще хуже, – возразила она. – Твои, по крайней мере, какие‑то гроши тебе вначале посылали, разве нет?

– Ну да, конечно, – согласился я.

– Пока ты не устроился в «Столицу» и не развернулся на «восьмерке»?

– На самом деле от «Столицы» мне больше статуса, чем денег. Сама понимаешь природу вещей. Без реальной практики после универа мне светит от силы должность дознавалы в загаженном отделе полиции.

– Это ты верно мыслишь.

– Но ты права. Сейчас я отказался от помощи. Родители страшно рады, им на сестер денег не хватает.

– Вот. А у Петровой, Элька рассказывала, денег не было даже за общагу платить. Занимала у всех, кого ни попадя. Она «восьмеркой» только и живет. Поэтому играет каждый вечер у всех четырех. Не знаю, как душа в теле держится. Прозрачная уже насквозь.

– А что, имеет смысл играть на грани издыхания за четыре сотни в день?

– Имеет. Потому что не за четыре сотни.

– Как не за четыре?

Я не понял Наташиных слов.

– Так. В «восьмерке» изменились правила. Ты не знал?

– Нет. И не заметил. Разве изменились?! Тот же счет до пятидесяти и те же условия на оконцовку.

– Это да.

Наташа шевельнулась.

– Счет все тот же. Изменилось по деньгам.

– Тоже не заметил. Собирается вас десять девчонок, скидываетесь по сотне, я кладу штуку. Проиграю – отдам свои, выиграю – заберу все и уйду, а вы умылись. Разве нет?

– Это так. Если выигрываешь, все умылись. А если проиграл, то они – то есть мы – получаем обратно по сотне, а твоя штука достаются той, в которую ты спустил. Так справедливо. Играли все, но выиграла‑то одна.

– Согласен, справедливо. Поэтому Вика так рвалась играть дальше?

– Да, поэтому. Хотя ясное дело, у Задрыки против тебя шансов нет.

– Выходит, в тот раз я не дал Маше Петровой заработать тысячу рублей, рискнув сотней?

– Именно так.