«8-ка». Мы двое против всех

– И еще эта, как там ее… Ну, фигуристка. Как будто законы принимать – то же самое, что жопой на льду крутить.

Наташино человеколюбие могло отмеряться от моего. Этим она была особенно близка.

– И никогда не знаешь, что придет в голову этим недоёбкам. Могут, например, принять закон о запрете абортов.

– А ты что, собралась делать аборт? – удивился я.

– Пока нет. Но я в принципе. Мое тело – мое дело. Никто не должен запрещать мне им распоряжаться. Я хочу трахаться без мысли о необратимости случайного залета.

– Это верно, – согласился я. – Наши законы – отстой.

– О чем и говорю.

– Но возвращаясь к твоему папе… На его месте я брал бы с этих скотов столько, что ты бы училась не здесь, а в Оксфорде. Или даже в Принстоне.

– И вышла бы замуж за черномазого и нарожала индейцев… – она усмехнулась. – А если серьезно – спасибо, Яша. Ты меня успокоил.

– Если бы это помогло…

– На самом деле я очень боюсь. Все время боюсь, ты даже не представляешь, как. Если с моим папой что‑то случится, меня выпизднут из универа…

– С твоим папой ничего не случится.

Я всегда пресекал тему, говорил твердо – и сам не верил своим словам.

Ничего не случиться могло с тружеником за три копейки вроде моего отца. А человек, решивший вырваться к свету, ходит под мечом, висящим на волоске. Но мне хотелось успокоить подругу.

– Не слушай, что говорит о нем всякая сволочь.

– Стараюсь.

– Осуждать твоего папу может только корнеплод.

Наташа молчала.

– У тебя, Наташа, все будет хорошо. Ты выучишься, выйдешь замуж, поднимешься по службе, всех обманешь, переедешь в Москву, потом уплывешь в Америку и плюнешь за корму, когда пароход отвалит от российского берега.

– Ты нарисовал красивую картину, – она наконец засмеялась. – Твои бы слова, да богу в уши.

– А вообще…

Я взглянул ей в лицо.

– Дай еще раз поцеловать твою титьку.

– Да ради бога, если тебе так нравится.

– И еще как, – сказал я.

– Хочешь еще раз?

Вопрос не был праздным.

На первом курсе, оставшись с подругой на ночь без помех, я мог «еще» даже два раза почти без передышки. Но год интенсивной игры в «восьмерку», на первый взгляд не столь изнурительной, меня сильно измочалил. И сейчас я вряд ли смог бы повторить заход даже с новой женщиной. А Наташа была не просто не новой, а практически частью меня.

В детстве, как и все нормальные мальчишки, я до судорог завидовал порноактерам. И если бы в седьмом классе меня спросили, где хочу работать, став взрослым, я ответил бы без запинки: на «Видео Терезы Орловски». Конкретика, конечно смешила. Интернет еще не вошел в раж, а в нашем убогом городе не имелось хорошей порнографии, на было вообще ничего, кроме трижды переписанных кассет с тупым «das ist fantastisch». Но смысл от этого не менялся. Работа на порностудии казалась манной небесной. А сейчас я стал понимать, что карьера порноактера опасна для мужского здоровья и звездам жанра «3Х» нужно приплачивать за вредность.

– Я хочу тебя всегда, – дипломатично ответил я. – Но… уже поздно и, пожалуй, стоит спать. Если ты не против, попробуем еще раз утром.

– Что у нас завтра первой парой? Вроде бы культурология?

– Да, культурология. И ну ее в жопу.

– Согласна. Тогда сейчас спать, выспимся и оторвемся.

– Точно так.

– Только я, с твоего позволения, схожу пописаю и покурю перед сном.

– Насчет первого не возражаю, – ответил я. – А вот курить когда наконец бросишь?

– Хотелось бы, но не могу. Как только брошу, растолстею. И ты перестанешь меня любить.

– Я тебя никогда не перестану любить, – искренне возразил я.

– Я тебя – тоже.

Поднявшись, Наташа встала с кровати и потянулась за халатом. Сильное, совершенное тело сияло матово и было желанным, как всегда.

– А ты спи, – сказала она, расправляя вывернутый рукав. – Можешь перелечь на Ларкину кровать. На ней не играют, она ровнее.

– Останусь на твоей, – возразил я. – Это то, что нужно, потому что она пахнет тобой.

– А также Ларкой, Леркой, Веркой, Надькой и еще сотней сочных пёзд.

– Ими тоже, – согласился я. – Но все‑таки прежде всего тобой.

– Ладно, спи.

Наташа подняла с пола пояс. Халат распахнулся, грудь выглянула обратно в ночь.

– Наташа, – сказал я.

– Что? – спросила она.

– Выходи за меня замуж.

– Зачем?

– Просто так. Посмотреть, что получится.

– Я подумаю над твоим предложением.

Такой разговор случался между нами регулярно и слегка веселил обоих.

– Я серьезно, – возразил я.

– Я тоже.

Наташа шагнула к выходу, открыла дверь – свет из коридора вырезал черный силуэт.

– Наташа, – позвал я опять.

– Что?

Терпение подруги было безграничным.

– Ты еще позовешь играть Машу Петрову?

Вопрос вырвался сам по себе.

– Я подумаю над твоим предложением, – повторила Наташа.

Повернувшись в профиль и показав живот, обтянутый халатом, она добавила серьезно:

– Звать не потребуется, она сама рвется ни игру. Думаю, уже завтра ты с ней схватишься.