«8-ка». Мы двое против всех

Уже у себя я подумал, что действующий договор о «восьмерке» надо дополнить еще одним пунктом. При первоначальном допуске на игру следовало требовать справку из кожно‑венерологического диспансера. Это, конечно, ничего не решало в глобальном аспекте. Участниц невозможно было замкнуть в пояса верности, исключающие секс помимо ринга. Но все‑таки лишняя строгость не мешала.

А сейчас стоило принять профилактические меры.

 

– –

 

Я открыл тумбочку и достал флакон с мирамистином. Наверняка существовали более современные средства, но с этим меня познакомили еще в одиннадцатом классе, я верил в него до сих пор.

Впрочем, я скорее убеждал себя, поскольку от реальной опасности вряд ли имелись действенные средства. А стиль жизни, основанной на «восьмерке», означал такие риски, что оставалось уповать лишь на господа бога, в которого я не верил.

Стограммовый «экстренный» флакончик имел насадку в форме пипетки, но загонять ее в себя было не слишком приятно. Поэтому я пользовался лекарством по‑своему: вводил жидкость одноразовым шприцом без иглы.

Мне повезло. Окажись Матвей дома, пришлось бы идти со всем хозяйством в туалет, прятаться в дальней кабинке и производить акробатические трюки в попытке не наступить на сухие, полусухие и свежие экскременты, лежащие под ногами. Сейчас я мог устроиться с комфортом и на свету.

Я подвинул стул к кровати, сел и приступил к процедуре. Простая по сути, она требовала определенной ловкости рук. Я распечатал новый шприц и набрал пять граммов, зная, что половина дозы вытечет наружу и останутся рекомендованные инструкцией три. Первая попытка не удалась: трубочка выскочила и наружу вылилось вообще все.

Жестоко выругавшись, я набрал еще одну порцию. Ее удалось ввести удачно. Я зажал пальцами кончик пениса, чтобы подержать лечебную гадость подольше и закрыл глаза, смиряясь с нарастающим жжением.

В дверь постучали. Я знал, что это не Матвей: он никогда не оповещал о вторжении, молча открывал своим ключом. Я чувствовал себя изможденным, я не ждал никого и решил не отзываться.

Но стук повторился, потом меня позвали по имени, и мне показалось, что это – Наташа. Ее я был рад видеть всегда.

Я бросил шприц на кровать, натянул джинсы, всунулся в рукава рубашки и пошел открывать, застегиваясь по дороге.

Замок поддался не сразу: ключ заедал, а я никак не мог собраться купить смазку. Наконец дверь распахнулась.

– Наташа, – не глядя сказал я.

– Не она.

Я поднял голову и увидел Машу.

Голые ноги между подолом платья и ужасными серыми сапогами выглядели жалко. Красная куртка была готова рассыпаться на лоскутки. Но глаза смотрели прямо.

– Заходи, – сказал я.

– Не ждал? – спросила она, стоя на пороге.

– Нет. То есть ждал, конечно… Да, ждал… Но… не сейчас.

Запутавшись в объяснениях, я замолчал. В сущности, я только и делал, что ждал встречи с Машей в неспортивной обстановке – и в то же время я все‑таки не ожидал, что она придет сама.

– Зачем так много слов!

Она криво улыбнулась.

– Я на минутку.

– Можно и на две. Заходи, я рад тебя видеть.

– Незачем радоваться. Ты меня сегодня уже видел, достаточно. И я уже заходила, только тебя не было дома.

– Я играл у Эльвиры, – глупо объяснил я.

– Я так и поняла. В общем – на вот, и я пошла.

Сунув руку за пазуху, Маша что‑то достала и протянула мне.

– Это что? – спросил я.

– Деньги. Две тысячи, которые ты мне сегодня подарил.

– Тысячу девятьсот.

Я поправил машинально, даже во сне ведя счет своим доходам и расходам.

– Сотня лишняя.

– Ну да, конечно. Мы математики не дружим с числами…

Она вздохнула.

– В общем, сотню заберу, а это возьми и я пошла.

Я не ответил.

Маша переминалась в двери с грязноватой пачкой в кулачке.

– Ну вот что, – наконец сказал я. – Во‑первых, через порог не разговаривают. Во‑вторых вечером деньги из рук в руки не передают. Татары бросают на пол и притопывают ногой. В‑третьих…

– А ты что – уже татарин? – перебила она.

– Нет, я ефиоп.

Маша недоставала до моего роста какой‑нибудь сантиметр, но была такой легкой, что я вовлек ее, отодвинул в сторону, закрыл дверь и запер на два оборота.

– Раз уж пришла, давай поговорим, – сказал я. – Садись, я тебя не съем.

– Да уж надеюсь, – ответила она. – Посмотрела бы я на тебя, если бы попробовал…

Маша прошла, на пятачок между кроватями и столом, села на подвинутый стул, с которого я успел смахнуть тренировочные подштанники Матвея. Ее коленки были не такими узкими, как у Ирины, но смотрели беспомощно – хотя я знал, что беспомощными они не были.

– Чаю хочешь? – предложил я.

– А хочу, – с вызовом ответила Маша.

– Черт, воды нет…

Я потер затылок, взглянул на полуразломанную компьютерную консоль, составлявшую наш чайный угол.

– Посиди, сейчас схожу.

– Чай потом. Сначала разберемся с деньгами,

– А что с ними разбираться? Ты их выиграла, честно, на глазах у всех.

– Я их не выиграла.

– Выиграла. Наташа тебе их присудила.

– Кому бы говорил! – Маша прищурилась. – Только не мне. Я ничего не выиграла, ты мне их просто подарил. Если тебе некуда девать деньги, иди на паперть и раздай нищим. Они купят настойку пустырника и будут славословить тебя до последней капли…