«8-ка». Мы двое против всех

Уже в двенадцать лет я понял, на какие неожиданные дела способно мое тело. Девственность я потерял не рано и не поздно, а в обычном для нормального мальчишки возрасте. Восьмиклассником меня приобщила та самая Люция, которая увидела в моем лице сходство с почившим императором. Но и годы до нее я провел не напрасно.

Когда я учился в школе, никакая тема не была табу для семинаров в мальчишеском туалете. Я знал, что сверстники шли к вершине жизни по‑разному.

Одни, открыв тайну бессознательно, жили в пассивном ожидании от случая к случаю, ничего не предпринимали самостоятельно до окончательного факта. Познание женщины у таких начиналось бурно и неконтролируемо, продолжалось долго. Другие, озаренные новым светом, сразу упражнялись всерьез. К моменту реальностей они оказывались готовы и мужская жизнь у них шла более‑менее нормально.

Я не просто держал тело в руках – я познал тончайшие нюансы ощущений, научился контролировать порог неуправляемости если не на сто, то хотя бы на девяносто девять процентов. И поэтому переиграть меня могла лишь такая соперница, которая владела бы собой как минимум на двести.

При всем том со мной продолжали состязаться. Девиц вела извечная глупость, которая говорила каждой, что она лучше остальных и сумеет согнуть меня в бараний рог. Или разогнуть, как подкову – что зависело от начальной точки зрения.

Хотя в стремлении к невозможному состоял один из смыслов жизни… если он вообще существовал.

Сражаясь на продавленном ринге с чьим‑нибудь старательным, но неуспешным телом, я порой желал, чтобы оно совершило сверхрывок, преодолело тяготение и вышло за пределы земной атмосферы. Мне хотелось потерять свой один процент – понять, что на любого супермена всегда найдется супервумен.

Но супервумана не находилось. Я побеждал всех подряд.

 

– –

 

Размышлять о себе – не лучшее из возможных занятий. Но без этого порой не получалось. Иногда хотелось привести все в порядок, обозначить начала и концы. Все‑таки я был мыслящим человеком, испытывал потребность в анализе прошлого ради того, чтобы понять перспективы будущего.

Играть я принялся в середине первого курса. Сейчас я перевалил на вторую половину второго. «Восьмерка» сделалась одной из главных составляющих моей жизни.

Песня «The Winner gets it all» имела к ней прямое отношение. Победитель мог получить то удовольствие, момент которого оттягивался правилами игры.

Это допускалось и с последней из участниц и с любой из предыдущих – причем сколько угодно раз. На результат ставок не делали, финал не имел отношения к спорту как таковому, а определялся сиюминутным состоянием организма. Вначале, опьяненный своими победами, я не то чтобы стремился доказать мужскую состоятельность, а спускал напряжение, накопившееся за этапы игры.

Но в какой‑то момент я стал ощущать, что деньги, получаемые на ринге, радуют больше, нежели женские тела, испробованные после игры.

Половину первого курса я колебался на грани между жизнью и смертью. Источников дохода не имелось, единственным спасением была помощь родителей. Кроме меня, в семье имелись еще две мои сестры. Мать с отцом с трудом выкраивали что‑то на мое содержание. Я презирал себя за то, что вынужден опираться на них, но иначе прожить не удавалось.

Приобщившись к «восьмерке» и начав играть всерьез, я понял, что могу зарабатывать на жизнь. Сверхдоходов, конечно, не было, но я уже не голодал. А самое главное – я стал чувствовать себя человеком, который ни от кого не зависит.

 

– –

 

Больше всего я, конечно, любил играть у себя.

С Наташей было особенно комфортно. Встречаться мы начали еще на первом курсе. Этому не мешало то, что она была выше меня на три сантиметра и старше на два года, потеряв после школы время по причинам, которые не объясняла. Наташа отличалась сдержанностью, граничащей со скрытностью – но и это нам не мешало.

К концу первого курса мы с стали настолько близки, что могли жить как муж и жена, поскольку стопроцентно подходили друг к другу. Жить вместе не позволяли внешние обстоятельства – точнее, их неблагоприятное стечение. При всей свободе нынешних нравов получить комнату для совместного проживания могли только официальные муж и жена, а мы не собирались ими становиться. Наташа планировала в будущем серьезное замужество, к которому хотела прийти с чистым паспортом, а я не планировал вообще ничего.

Обычно студенты, желающие жить вместе, находили тайные ходы: устраивали сложные рокировки, менялись соседями. Нам в этом аспекте не повезло.

Наташина соседка – ее лучшая подруга, наша одногруппница Лариса ‑декларировала без апелляций, что никуда не переедет. Она заявила, что в этой комнате на свои деньги переклеила обои, купила люстру и повесила шторы. Насчет обоев я сильно сомневался, а люстру и шторы можно было снять и забрать хоть на Северный полюс. Однако уговорить Ларису не удалось. Вероятно, ею руководила глубинная вредность, какую умели проявлять особо близкие подруги.

У меня ситуация сложилась еще хуже. Сначала моим соседом был веселый татарин Ранис. Он стал настоящим другом. Мы жили в тепле и согласии, не знали капли проблем. Но Ранис был космическим разгильдяем и не пережил летнюю сессию. Осенью вместо него ко мне подселили первокурсника Матвея.

Этот парень не пил, не курил и не кололся, однако был редкостным придурком. Наташа аттестовала его емким словом «полупидор». Я терпел соседа лишь в силу природной мягкости характера. Когда он доставал сверх меры, я прибегал к многоэтажной брани. Ничего более радикального не получалось. Матвея знал весь факультет, ни один нормальный человек не согласился бы с ним жить.

Не имея глобальных вариантов, мы с Наташей использовали каждую возможность, чтобы побыть вместе. Матвей прирос к своей кровати, как плесень – максимум возможного было выгнать его на пару часов в коридор. Зато Лариса часто отсутствовала до утра. Вот тогда, проветрив комнату после игры, мы с Наташей сдвигали кровати и проводили счастливую ночь вдвоем.

Такие ночи я особенно любил. Интенсивная игра – три, четыре, порой даже пять матчей подряд – не проходила бесследно для организма. На протяжении целого вечера я должен был находиться в рабочем состоянии, не достигая вершины. По окончании матчей я чувствовал, как меня распирает накопившая потребность выхода. Однако после долгого сдерживания тормоза заклинивало в нажатом положении. Результата не приходило, лишь усиливалась боль. Наташа как никто другой умела облегчить мои мучения, привести в норму, сделать пригодным для завтрашних игр.