Ангел для Демона
Я потеряла не только память. Та авария забрала у меня ребёнка. Моего малыша, которого я так и не увидела. Не поняла, каково это – чувствовать себя беременной, знать, что под твоим сердцем развивается маленький человечек. Я потеряла его вместе с Костей. Вместе со своей памятью. Я потеряла в той аварии всё…
– Ты прав, – выдавливаю из себя. – Пойдём отсюда. Не хочу находиться здесь. Я остановлюсь с одной из гостевых комнат.
13. Ангел
– Катюш, улыбнись, – просит отец, посылая одному из своих гостей приветственный кивок. – Я же для тебя организовал этот вечер. В честь твоего возвращения домой.
Пришлось постараться, чтобы не поморщиться и не выдать ему своего истинного отношения. Переполненный зал ресторана – это не тот сюрприз, который я ждала от папы. Когда он сказал, что приготовил для меня подарок, я могла представить себе что угодно, но только не пытку в компании его деловых партнёров и друзей.
– На приёме присутствуют все мои компаньоны по бизнесу, – продолжал папа, поддерживая меня под локоть. – Ты же не хочешь выставить своего старика в плохом свете?
Давление пальцев на сгиб локтя усилилось. На миг я даже подумала, что он сделал это специально. Захотел силой заставить меня подчиниться…
Но папа улыбался. Открыто. Искренне. С любовью. Он не мог желать мне зла. Это просто невозможно.
– Что ты такое говоришь? – губы сами собой разошлись в традиционной ангеловской улыбке. – Я сделаю всё, как ты скажешь, папуль. Не переживай.
Отвернувшись, взяла с подноса бокал шампанского. Холодный хрусталь вмиг покрылся испариной, весёлые пузырьки дорогого напитка заплясали в такт музыке.
Всего пару часов мучений, и я смогу вернуться домой. Позвоню Саше. Мы не говорили с ним с тех пор, как я приземлилась в аэропорту Калининграда. Он просил не тревожить его, так как будет занят на съёмках. У Саши на носу персональная выставка. Первая в карьере перспективного фотографа. Хочет, чтобы всё было идеально.
И я его прекрасно понимаю. Не знаю, как бы вела себя сама, если бы мне выпала возможность выставить свои работы в одной из лучших галерей Парижа…
Хотя, в моём случае, это всего лишь мечта. Никому не нужна заурядная художница с кучей тараканов в голове. Все мои картины – это чёрно‑белая графика, которую могут понять лишь немногие. Такие, как мой Саша.
Тайком принялась разглядывать колечко, подаренное любимым. Небольшой бриллиант в обрамлении нескольких крошечных сапфиров, искрился и переливался в мягком освещении.
– Вообще, на помолвку принято дарить бриллианты, но тебе пойдут именно сапфиры. Такие живые и таинственные, как ты…
Когда вокруг отца собралась компания мужчин в строгих костюмах, я поспешила ретироваться. Не люблю слушать нудные речи больших дяденек. Они всё время говорят только о делах, обсуждают новые проекты и прибыль. Порой кажется, что в груди у них бьются не сердца, а калькуляторы. Специальные вычислительные машины, которые запрограммированы исключительно на поиски новых способов обогащения. Скучно и неинтересно.
К счастью, мне удалось пройти в дамскую комнату, не привлекая к себе лишнего внимания. Заперев за собой дверь, замерла напротив огромной зеркальной стены.
Из отражения на меня смотрела настоящая принцесса. Блондинка ростом чуть выше среднего с хрупкой кукольной фигурой, огромными голубыми глазами и невинным личиком. Длинное платье в пол из синего шёлка выгодно подчёркивало тонкую линию талии и небольшую грудь. Волосы мягкими волнами спускались на плечи и спину, обрамляя высокие скулы.
Красивая. Мне всегда это говорили, с самого детства. Девочка, которая разобьёт не один десяток сердец…
Только вот мне это не нужно. От слова совсем. Привлекать к себе лишнее внимание, быть в эпицентре каких‑то событий – это не для меня. Я не тот человек, который чувствует себя уютно под прицелом сотен пар глаз. Понимает ли это папа? Не думаю. Ему вообще не до моих страданий.
Вся его жизнь – это постоянная игра на публику, умение создавать вокруг себя ажиотаж. Он – успешный бизнесмен, филантроп и меценат, один из самых богатых людей нашего города. С самого рождения мне внушали сей неоспоримый факт, против которого бессмысленно предпринимать что‑либо. Смирись и соответствуй – вот принцип, которому я обязана следовать. Всегда.
Прислонившись к мраморной столешнице, сделала несколько протяжных вдохов, чтобы насытить кровь необходимым количеством кислорода. Когда рябь в глазах утихла, вытащила из клатча смартфон и набрала номер Саши. Захотелось услышать его голос. Спокойный и уверенный. Сказать, что люблю его и очень скучаю.
Только вот любимый, кажется, не спешил отвечать на мои звонки. Длинные гудки шли до тех пор, парка не произошёл автоматический сброс вызова. Снова.
– Почему ты не отвечаешь?
– Жениху звонишь? – вопрос Ани ввёл меня в ступор. Дёрнувшись словно нашкодивший ребёнок, убрала телефон в сумку и обернулась.
Мачеха стояла за моей спиной и поправляла макияж. Маленькая подушечка умело прыгала по лицу женщины, нанося необходимое количество пудры.
– Чего застыла, будто статуя? Думаешь, мы не знаем, чем ты там занималась в своей академии?
Делаю шаг вперёд, сокращая расстояние между нами, и замираю за спиной Ани. Наши взгляды пересекаются в молчаливом поединке.
– И чем же я там занималась? Аж самой интересно узнать. Просвети, а, – напряжение в воздухе растёт, атмосфера накаляется. Если бы можно было убить человека глазами, одна из нас уже точно должна была лежать на кафеле хладным трупом.
Мои слова достигли своей цели, потому что ухоженное личико мачехи перекосилось от злости. Со стуком поставив тюбик помады на край раковины, резко поворачивается ко мне лицом. Чёрное платье шуршит при движении, создавая небольшой ветерок.
Секунду Анна смотрит на меня с нескрываемой ненавистью и презрением. Сбрасывает маску радушия и показывает своё реальное отношение. Но длится это всего миг, после которого губы её растягиваются в снисходительной улыбке, в зелёных глазах появляется уже знакомый триумфальный блеск.
– Возомнила себя шибко умной, да? – шаг вперёд, и мы уже стоим нос к носу. – Думаешь, раз отец позволил тебе уехать, значит, всё? Выросла? Здравствуй, свобода? – короткий злой смешок пронзает слух. – Мне тебя искренне жаль, Катюш, – с удовольствием наблюдает за тем, как меня передёргивает от этого обращения. Словно кто‑то ножом по сердцу скребёт, старые раны ковыряет. – Всё это время, пока ты создавала видимость самостоятельной жизни, люди твоего отца следили за тобой двадцать четыре на семь. Мы знали о тебе всё, детка. Абсолютно всё. И про парня твоего. Этого нищеброда. Как там его? – хмурится, делает вид, будто вспоминает. – Рябинин Александр Константинович…
