Ангел

Как‑то папина служебная машина сломалась, и они были вынуждены ехать в деревню на автобусе – единственном средстве передвижения между городом и селом. В основном это были ПАЗы. Народу в этих автобусах всегда было битком. Крестьянам впервые выдали паспорта, и они наконец‑то смогли свободно перемещаться по стране. Сельчане везли из города разные вещи, хозяйственные товары, белый хлеб (ржаной пекли сами в печках), бакалею.

Пробравшись через толпу пассажиров, отец посадил Лену на крышку мотора рядом с водителем, и так она ехала до самой деревни. Шофёр вёл автобус очень аккуратно. Добравшись до места, они пообедали в колхозной столовой. Привередливая Лена с удовольствием уплетала деревенскую еду. Папа, посматривая на неё, улыбался.

Обратно ехали тоже в толкучке. В сумках и баулах пассажиры везли в город нехитрую деревенскую снедь: сало, птицу, яйца, топлёное масло, домашнюю сметану, лук, картошку, морковь.

Вечером Лена, сидя у мамы на коленях, оживлённо рассказывала ей, как они ездили в деревню, та слушала и улыбалась.

Потом пришла осень – и снова садик.

В шесть лет Лену повезли в другой город удалять гланды. В то время эта операция была поставлена на поток. Конец апреля, тёплая погода, почки на деревьях уже распустились. Хирург, большой мужчина в коричневом клеёнчатом фартуке, задумчиво смотрел на Лену. Медсестра крепко обхватила девочку руками, и пока та плакала, широко раскрыв рот, ей удалили гланды. Она только успевала выплёвывать мясные шарики. К вечеру дети, которым сделали такую же операцию, уже бегали по коридору, а у Лены не прекращалось кровотечение. На следующее утро, обессиленная, она неподвижно лежала на кровати и еле‑еле выплёвывала кровь. Испуганная мама только и успевала менять марлевые салфетки. Она была в отчаянии и не знала, что делать. Врачей в отделении не было.

Первое мая, всех сотрудников больницы в приказном порядке отправили на демонстрацию. Остались только несколько медсестёр и один дежурный врач на все отделения. Зайдя в палату, он, увидев бледную, еле живую Лену, срочно отправил медсестру на демонстрацию за оперировавшим хирургом. На консилиуме решили переливать ей донорскую кровь. Девочку забрали у мамы, положили на каталку и повезли в операционную. Она плакала и тихо просила только одного – чтобы ей не разрезали животик. В операционной Лена потеряла сознание.

Очнулась она на следующее утро. Яркое солнышко весело светило в окошко. Лена чувствовала себя хорошо, кровотечение прекратилось.

– Еле успел, – с облегчением довольно пробормотал Ангел.

Душа улыбалась.

Ангел строго посмотрел на Душу Лены:

– Ты давай не буксуй тут, сразу сигнализируй.

Душа радостно светилась, глядя на Ангела.

– Не разорваться же мне, – с притворным недовольством добавил Ангел. – Мне за своим нужно смотреть… Глаз да глаз… В общем, если что, свисти сразу.

И Ангел исчез. Душа проводила его тёплым взглядом.

Мама дремала на стуле у её постели. Лене ужасно захотелось заварных пирожных. Она тронула мамину руку, и та тут же проснулась.

– Мам, заварных хочу, – улыбаясь, сказала Лена.

– Щас! – радостно ответила мама, украдкой смахнув слезу. – Отец!

Папа Лены спал на стульях в коридоре. Через секунду он появился, встревоженный и взъерошенный. Когда он увидел весёлую Лену и маму, у него свалился камень с души.

– Хотим заварных, – улыбаясь, сказала мама.

– Щас! – радостно заверил папа и рванул из палаты, но тут же притормозил и растерянно спросил: – А ей можно заварных?

Посмотрев на Лену, он добавил:

– Не обижайся, дочка, нужно спросить у врача.

– Иди, разбуди его и спроси, – твёрдо сказала мама.

Врач разрешил, и папа невесть откуда привёз здоровенный пакет с тёплыми заварными пирожными.

 

Глава 5

 

Павлик бодро шагает, держась за мамину и папину руки, на спине новенький, ещё пахнущий ранец. Осеннее солнце ласкает мягким теплом. Вокруг улыбки, цветы, нарядные детвора и взрослые, весёлые лица, радостная суета. Праздник. Первое сентября. Павлик идёт в первый класс. Душа ликует, Ангел снисходительно наблюдает.

В последние две недели в их доме царил ажиотаж. Мама и папа носились вокруг Павлика: примеряли, подшивали, подбирали, собирали, вспоминали, что забыли, находили, снова вспоминали, снова находили, хвалили и охали, чмокали и трепали, радовались. Ему это ужасно нравилось, он был центром вселенной.

Вечером Павлик убегал к друзьям. Гоняя по двору, они забывали о школе, троицу снова поглощала уличная стихия. Мишку и Сёмку тоже собирали в первый класс. Лишь изредка между делом они перебрасывались фразами.

– Мне такой здоровский портфель купили, коричневый, – заявил Сёмка.

– Везёт, – грустно сказал Мишка. – А у меня зелёный, с кошкой, фу. Девчачий какой‑то.

– Почему девчачий? – спросил Павлик. – Девчачьи красные, а у тебя зелёный.

– Не нравится он мне, – недовольно сказал Мишка. – Не хочу такой.

– А ты попроси купить другой, – предложил Сёмка.

– Ага, попроси, – пробурчал Мишка. – Я сказал мамке, что не хочу такой. А она: «Если не нравится, пойдёшь в школу с затрёпанным, старшей сестры». И та лыбится, говорит: «Ага, иди с моим, я на него бантики повяжу, пойдёшь в школу с красивым портфелем». Замучила… И когда она только уйдёт от нас. Скорей бы замуж вышла и уматывала… Пять лет ещё терпеть, пока она школу кончит.

– А моя мелкая цветные карандаши у меня ворует, – улыбаясь, пожаловался Сёмка. – В садик их таскает. У самой их полно всяких, и пластилин есть. А она мои новые таскает.

– А мне ранец купили, – равнодушно сказал Павлик.

– Классный? – с завистью спросил Мишка.

– Не знаю, – ответил Павлик. – Мне пофиг. Родителям нравится.

Сёмка залез на верхнюю площадку деревянной горки.

– Тебе всё купили? – спросил он у Павлика.

– Наверное, – ответил Павлик. – По магазинам больше не ходим.

– А мне точно всё купили, – прислонившись к боковой стенке горки, сказал Мишка. – Сеструха проверяла.

– Жалко, что в разных классах будем учиться, – грустно сказал Сёмка.

– Угу, – нерадостно подтвердили Павлик и Мишка.

– А погнали к садику, – предложил Сёмка, – посмотрим малышню. Моя сестра должна гулять.