Аппалинария и крылья
Полина застыла, с изумлением глядя на него. Вадим пытался объяснить сложившуюся ситуацию, говорил что‑то о юридической стороне проблемы, но она не слушала его и, особо не вникая в слова, вдруг отчетливо ощутила, что вот сейчас все встало на свои места, логично разъяснилось, обрело финальную законченность. И мамина неприязнь к Вадиму, про которую, как‑то сразу вспомнилось, тоже стала ясна и понятна: женский опыт, чутье, материнская интуиция.
– Ну, в общем‑то, все ясно!.. Только за каким чертом ты приволок меня сюда?! – грубо спросила Полина.
– Полинка, нет… Ты моя единственная и настоящая любовь. Да, это эгоистично, но я не хочу тебя потерять. Особенно теперь, когда у нас есть дети. Мы семья… Но жена… Я не могу просто так бросить ее. На самом деле, мы с ней хорошие друзья. Давние. Мы женаты уже двенадцать лет, нас многое связывает, мы через многое прошли… – Вадим говорил быстро, неотрывно глядя на Полину, удерживал ее, загораживая собой дорогу, когда она пыталась уйти, чтобы не слушать его.
– Ой, я сейчас зарыдаю! Расскажи мне подробненько обо всех ваших бедах! Ты вообще понимаешь, что сейчас говоришь? У тебя счастливый брак с чудесной женщиной‑товарищем, подругой, но тебе еще молоденькую любовницу завести прикипело! На двух стульчиках посидеть захотелось?! Вадим, ты сломал мне жизнь! Мне только девятнадцать, а я уже мать‑одиночка с двойняшками, – Полина и злилась, и язвила, и была безумно напугана, ощущая себя брошенной и преданной.
– Почему одиночка? Я же с тобой…
– Со мной?! Ты – чужой муж!.. Ты меня спросил, согласна я тебя с какой‑то теткой делить?!
И вдруг сорвалась, заплакала, схватила Вадима за руки и закричала:
– Вадюша, миленький, я тебе верной женой буду! Я тебя больше жизни люблю! Разведись с ней, мы с тобой созданы друг для друга… Я стану хорошей мамой и нашим, и тем твоим детям…
Вадим прижал ее к себе.
– Ты моя любимая, ты – единственная. Нет у меня других детей, кроме наших…
Полина на мгновение застыла, потом вырвалась из объятий Вадима и, отпрыгнув в сторону, как дикая кошка, в ярости заорала на него:
– То есть ты сделал из меня суррогатную мамашу?! Твоя старая дура родить не может, так ты малолетку‑простушку обрюхатил! Думаешь, все получилось, все класс?! А вот нет, я детей тебе не отдам!
Потом, словно опомнившись, опять повисла у него на шее, рыдая.
– Вадечка, любименький, родной, никто мне не нужен, только ты, слышишь, только ты! Брось ее, будь только со мной, я без тебя не смогу…
Все потемнело вокруг, утонуло в сизой пелене, потом стало черным, с багровыми проблесками и, наконец, исчезло вовсе.
Болела Полина долго и тяжело. Месяц она пролежала в больнице, потом ее перевезли домой, но постельный режим не отменили. Да она и сама не хотела вставать, почти ничего не ела. Мир вокруг нее провалился в какую‑то черную бездну, и только бесконечное одиночество охватывало ее со всех сторон, накрывая своей тяжестью, как старое ватное одеяло. Иногда было просто нечем дышать. Сердце бешено колотилось где‑то в горле, судорога пронзала все тело, и рыдания, складывая ее пополам, вырывались из груди с диким воплем и подвыванием. Сиделка, постоянно находившаяся рядом, подбегала к ней, затем появлялась медсестра. Полине делали укол, и она, постепенно успокаиваясь, засыпала с непреходящим чувством отчаяния. Время шло, год неуклонно катился к Рождеству.
– «У кошки боли, у собачки боли, а у лапулечки моей – заживи», – сказала мама, приоткрывая дверь в комнату, где лежала Полина.
Мама была рядом, но при этом сидела где‑то высоко на облаке и смотрела сверху вниз.
– Мамочка, я совсем одна. Я потерялась. Мне страшно. Здесь темно и холодно. Можно мне к тебе? Я на облаке никогда еще не каталась, – сказала Полина жалобно, почувствовав себя маленькой девочкой.
– Об этом не может быть и речи. У тебя – дети, ты разве забыла? – строго сказала мама.
– Да они уже выросли, они большие. Я им не нужна. Я к тебе хочу, – продолжала хныкать маленькая Полина.
– Глупости. Ты тоже большая, а без меня вот не можешь. У них есть, конечно, папа и мама, но ты им тоже нужна. Ты всем нужна. Без тебя многим плохо будет, – уговаривал тихий неземной голос.
– Хочу на облако…– поднывала капризная кроха.
– Нет, на облако нельзя. Вы вдвоем здесь не поместитесь. А свободных двухместных облаков сейчас пока нет,– задумчиво сказала мама.
Полина перестала плакать и моментально повзрослела.
Мама продолжала.
– Тебя я, конечно, могу куда‑нибудь пристроить, но он без тебя пропадет. Он без тебя не сможет.
– Не сможет? – тихо удивилась Полина. – Мамочка, он женат, он меня не любит…
– Нет, лапулечка, он тебя очень любит. Вы с ним единое целое, продолжение друг друга, – ответила мама. – Как мы с папой.
И тут Полина увидела, что из‑за маминого плеча ей улыбается папа. Веселый, счастливый, он энергично машет рукой и шлет воздушные поцелуи.
– Мамочка, так на вас хватило двухместного облака?! Вы счастливы? – спросила Полина.
– Да, мы заслужили быть вместе в вечности, – улыбнулась мама, поглядывая на папу. – Нам тоже было нелегко, но мы преодолели.
– Вы с папой любили друг друга всю жизнь. Почему нелегко? – удивилась Полина.
– Всю твою жизнь, лапулечка. Но до твоего рождения… Ты многого не знаешь, детка, – возразила мама.
Она немного помолчала, потом добавила:
– Ваша любовь… Она не такая, как наша; она абсолютно иная. Ты просто люби его и помни, что он любит тебя. Очень любит!
– Но если он любит, почему мне так тяжело? – горестно вздохнула Полина, опять превращаясь в маленькую девочку.
– Давай я тебя по головке поглажу, и тебе станет легче, – сказала мама, потянувшись к ней, и Полина почувствовала, как ее теплые ласковые пальцы касаются лба и скользят по заплетенным в косички волосам. Лицо мамы было совсем рядом, и Полина протянула ручку, чтобы дотронуться. Но оно, почему‑то неожиданно расплывшись, превратилось в светлое, почти прозрачное пятно, и она, устало вздохнув, отвела взгляд в сторону.
За окном было светло, и сквозь плотные шторы пробивались яркие лучи солнца. Полина вдруг поняла, что кто‑то действительно гладит ее по голове. Она быстро повернулась и с надеждой взглянула на сидевшую рядом с ней женщину. Невысокая, чуть полноватая, со светлыми вьющимися волосами и ласковыми, с близоруким прищуром глазами. У нее было добродушное улыбчивое лицо, почему‑то казавшееся очень знакомым.
– Вы кто? – спросила Полина тихо. – Моя новая сиделка?
Женщина, продолжая водить ладонью по волосам, кивнула. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом женщина встала, отошла к столику у окна и вернулась к Полине, держа в руках красивый ярко‑зеленый в нарядных, разноцветных цветочках, поильник.
