Байкеры

– Прости, но я должен задать этот вопрос: сцену сняли с первого дубля? Потому что если нет, то не представляю, как ты выкрутился, – он усмехнулся и подумал о том, что у него есть занятие, если и сегодня будут проблемы со сном. Вряд ли Фрейзер снимался в слишком большом количестве постельных сцен, так что найти ту самую будет нетрудно.

 

– Никак не выкрутился, – Джэмисон забавно улыбнулся и одновременно поморщился. – Мой стояк не видел разве что десятый помощник электрика. Но все решили, что я просто слишком вошел в роль.

 

– Сколько тебе было? – Мик решил, что не больше двадцати. Потому что только в юности член вставал, стоило появиться миловидной девушке, и опустить его не было никакой возможности, хоть пузырь со льдом к паху прижимай, хоть представляй себе все мерзости мира. А уж десятый помощник электрика вообще не в счет.

 

– Прости, но если я скажу, то ты сразу поймешь, о каком фильме речь, – хмыкнул Джэмисон и запрокинул голову, сползая ниже. – Жаль, звезд не видно. Поваляться бы под открытым небом…

 

– Так чего проще – берем плед, вытаскиваем матрас из моей палатки и идем искать Млечный путь, – предложил Мик. – Эта роща совсем небольшая, а дальше огромное поле, помнишь, еще смотритель говорил, что там растет какой‑то очень редкий цветок.

 

– Про цветок не помню, про поле помню… – Джэмисон резко сел и посмотрел на него взглядом, обещающим приключения и немного безумия. – Но возьмем мою пенку. Твой матрас мы до утра вытаскивать будем.

 

– Не напоминай мне про этот позор, – рассмеялся Мик. – Пошли, пока наши еще играют, а то все захотят идти в поле.

 

Безумие. Авантюра. Боже, как давно у Мика не стучало в ушах сердце от предвкушения приключения. Он даже забыл, что оно так может. Пусть это было всего лишь короткое путешествие за забор отеля, все равно казалось, что они делают что‑то запретное и невероятно крутое.

 

– Так, стой на стреме, – сказал Джэмисон, когда они дошли до его палатки. – Я быстро.

 

И он нырнул в разрез “молнии” полога.

 

На то, чтобы собраться, у него ушло максимум две минуты.

 

Фонарики остались в палатках, но встроенных в телефоны вполне хватало, чтобы не переломать ноги, преодолевая неглубокие канавы и обходя муравейники. У Мика ныли ноги: он тренировался четыре раза в неделю, но бегал исключительно на дорожке в тренажерном зале. Над ними вились комары, в кустах кто‑то шуршал, но страха не было.

 

А когда они выбрались из‑под тени деревьев, Мик позабыл об усталости и всем остальном. Небо – огромное, бездонное, невероятно близкое – нависало над полем темно‑синим пологом, щедро усыпанным яркими звездами.

 

– Мы точно на Земле? – шепотом спросил Мик. Задрав голову, он смотрел вверх.

 

– А есть разница? – Джэм накинул на него принесенный плед и тут же сам залез под теплую ткань. – Черт! – выматерился шепотом. – Трава мокрая.

 

Пенка из односпальной палатки была слишком маленькой для двоих, и ему пришлось буквально вжаться в Мика.

 

Но даже так кто‑то их них постоянно оказывался на мокром. Лежать в постоянном напряжении было неудобно – затекали мышцы, и в конце концов Мик лег набок и положил руку Джэму на бедро.

 

– Так странно, – сказал он. – Люди живут в огромных городах и чувствуют себя одинокими. А вот тут этого нет. Я ощущаю себя частью Вселенной. И мне кажется, на каждой из этих звезд тоже кто‑то живет и сейчас смотрит в небо.

 

– Ну да, все как у нас – живут, ругаются, мирятся, трахаются… – Джэм закинул руку за голову, и между его горячим телом и Миком не осталось никаких преград. – Такая большая зеленая осьминожиха говорит своему мужу: милый, достань наш супер‑пупер‑радио‑телескоп, давай посмотрим на этих смешных двуногих. Как думаешь, не вымерли они еще за эту ночь?

Мик рассмеялся, удобно подпер рукой голову. Вторая, лежавшая на бедре Джэма, будто сама собой скользнула вверх, легла на его живот. Теперь Мик буквально вжимался в Джэма, и спина наконец оказалась под пледом. Уютное тепло растеклось по жилам, и уставшие мышцы наконец расслабились.

– А может, они вообще бестелесные? – спросил он, разглядывая самолет, идущий на эшелоне. Конечно, его не было видно, только мигающие синий и красный фонари на крыльях переливались в темноте. – Вдруг существует форма жизни, представленная мыслями. Или звуками, а может, светом?

– Или соплями, – совершенно серьезно продолжил Джэм. Помолчал несколько секунд, а потом громко рассмеялся: – Прости! – выдохнул и накрыл его ладонь свободной рукой. – Философ из меня херовый.

– Разумная слизь? – не засмеяться было трудно, но Мик сумел. – Вот уж не хотел бы я, чтобы такие инопланетяне решили нас поработить, – он все‑таки засмеялся, громко, так, что из травы вспорхнула растревоженная птица. – Нормальный ты философ. Правильный, не ограниченный рамками бытия, – Мик снова засмеялся, потряс головой. – Черт, сто лет ни с кем не говорил вот так. Обычно за день на рабочие, неотложные и насущные темы так наговорюсь, к вечеру кажется, что язык распух, и, если еще раз открою рот, уже не смогу удержать его за зубами, и он будет болтаться, как коровье вымя.

– М‑м‑м… Как насчет пришельцев из молока? – Джэм вскинул бровь. – Представляешь, прилетает тарелка, а там разумный сливочный пудинг. Интересно, сколько их съедят, прежде чем издадут закон, что есть пришельцев строжайше запрещено?.. – он улыбнулся широкой, невозможно солнечной улыбкой и покачал головой. – А о работе больше ни слова. Сливочный пудинг осуждает.

– Суровый он, я посмотрю, – рука, подпиравшая голову, начала затекать. Мик выпрямил ее, попытался улечься – теперь заныла шея. Решив, что их поза и без того неоднозначна, Мик положил голову на плечо Джэму. – А как отличить наш пудинг от инопланетного? – спросил шепотом. – Ведь нельзя запретить производство пудингов во всем мире – это ущемление прав любителей пудингов.