Барышня. Нельзя касаться

От страха я даже не поняла, что он от меня хочет, дернулась в сторону. Джонни разразился оглушительным лаем. А я, с трудом выдавив из себя что‑то вроде: "Простите, я очень спешу", скрылась в подъезде.

Быстро собравшись на работу, выглянула в окно, чтобы убедиться в том, что эти мужчины ушли со двора. Поняла, что уже можно – путь свободен, двор абсолютно чист. Обулась, взяла сумочку и… успела только шагнуть в сторону входной двери – раздался звонок.

В спальне заворчала мама:

– Катя, кого там принесло в такую рань?

Мама знала, что чужому человеку я ни за что не открою дверь – просто не смогу. Поэтому начала одеваться. С её радикулитом сделать это быстро было невозможно. Кто‑то за дверью позвонил снова. На цыпочках, словно мои шаги можно было расслышать снаружи, я прокралась к двери и заглянула в глазок.

Я сразу узнала. Неважно, что маленькая линза глазка искажала. Это был Марк Изотов! За моей дверью… В моем доме! Зачем? Для чего? Он меня искал? Он же предлагал встретиться! Он меня нашел?

Самый страшный кошмар, который только мог мне присниться, сейчас воплотился в жизнь – я понадобилась мужчине! Что он хочет от меня?

Ни за что бы не открыла. Но мама… Она‑то не знала! А я дар речи потеряла – сказать ей что‑либо просто не смогла.

Дверь распахнулась. И я, как в замедленной съёмке, наблюдала за тем, как Марк Изотов улыбается, как говорит что‑то, чего я, оглушенная шквалом эмоций, просто не слышу! И смотрит на маму… потом на меня… С интересом, но явно без узнавания! Он меня не узнает? Или… Что это значит? Я изо всех сил постаралась взять себя в руки, заглушить чувство страха и паники, охватившее меня, и вслушаться в диалог, который у мамы и Марка уже завязался.

– Да что вы говорите? Да как же так! – удрученно качала головой мама. – Да он же совсем ещё малыш… Был!

– Почему вы решили, что именно "был"? – тут же спросил Марк. – Мы уверены, мальчик найдется! Раз вы его знали, то помогите нам, расскажите обо всем, что помните!

Мальчик… Чужие люди во дворе… Расспрашивают… Гриша не пришёл сегодня… У Гриши явные проблемы в семье… Мама странная… Паззл в моей голове сложился и, запихнув свои страхи поглубже, я заговорила с мужчиной. Сама!

– Я общалась с мальчиком вчера вечером.

Мне хотелось спрятаться за дверь, закрыть лицо руками, сбежать или хотя бы сделать пару шагов назад, увеличивая расстояние между нами. Но я стояла рядом с ним и даже… Даже медленно, но уверенно смогла поднять взгляд вверх и посмотреть в его глаза!

Я давно не смотрела людям в глаза. Да. Не могла. Понимала, что из‑за этого некоторые, особенно редкие новые знакомые могут плохо думать обо мне. И тот факт, что я не находила в себе сил выдержать чужой взгляд, был неприятен самой, словно преграда какая‑то существовала между мною и остальными, словно я недостойна… но не могла. Просто не находила в себе сил.

А тут вдруг смотрю в глаза! Да еще мужчине. Но просто Гриша пропал… Просто это был знакомый‑незнакомый человек, который очень любит свою дочь и считает красивыми мои игрушки. Просто помимо обычной неприязни и страха, именно к Марку Изотову я испытывала еще и нечто похожее на расположение.

И какие же у него были глаза! К своему стыду я забыла о Грише. Я потерялась. Я выпала из действительности. Утонула, забылась… Даже комнату, привычные предметы и мамино удивленное лицо, перестала замечать, словно размылось все вокруг, словно отошло на второй план. Ни страха, ни боли, ни прошлого – все исчезло, растаяло, растворилось… в темно‑карем, почти черном, омуте его глаз.

И мыслей в голове никаких, только сердце от страха барабанную дробь в груди выстукивает, да ногти до боли впиваются в ладони.

– Мы можем с вами поговорить? – спрашивает он мягко, словно с ребенком разговаривает, и взгляд не отводит, только ресницами на секунду глаза прикрывает. И мне бы, воспользовавшись секундной передышкой, оторваться от его взгляда, спрятаться в свою раковинку, а лучше всего, сбежать в свою комнату и запереть дверь, но я вдруг замечаю, какие у него ресницы – чёрные, длинные, изогнутые… И искренне удивляюсь – разве такие бывают у мужчины? И разглядываю его дальше. И отвечаю, не задумываясь над тем, что говорю. Отвечаю одновременно с мамой.

Я:

– Да, можем.

Мама:

– Нет, Катя не может.

Я ахаю – дошло, наконец, что делаю! Накрыло пониманием – я сама чуть не впустила его к себе! Нельзя! Ни в коем случае нельзя! Мама теряет дар речи. Последний взгляд, брошенный на Марка, прежде чем я скрылась в своей комнате, успевает впихнуть в мою память его удивленный вид и бровь, чуть изогнувшуюся в немом вопросе.

 

 

10 глава. Марк

 

Десять минут я общаюсь в маленькой, напоминающей оранжерею или джунгли тропические, кухоньке с Натальей Аркадьевной и понимаю уже, что эта женщина толком ничего о мальчике и его семье не знает. А то, что знает, уже нам с Олегом известно. А вот Катя (я услышал и запомнил, как её зовут) помочь могла бы. И я почти готов был спросить у её матери, чем напугал, почему она так неожиданно скрылась в своей комнате. Но не успел.

Она пришла сама. Нерешительно, словно была гостьей, а не хозяйкой, в этом доме, замерла в дверном проеме. Несмело, будто ища поддержки, посмотрела на свою мать. Наталья Аркадьевна снова казалась мне удивленной, будто впервые видит свою дочь! Странные какие‑то женщины. Загадочные. Непонятные.

Но тем меня и зацепившие… Ну, конечно, если по‑честному, то зацепила только Катя. Вблизи она была ещё привлекательнее, чем из окна квартиры Мерцаловых. Волосы оказались рыжими – яркого, насыщенного цвета. "Сколько ей лет?" – думалось отчего‑то. – "Ну, не двадцать пять уже, но и точно не сорок". Я так навскидку определить не мог – ни седины, ни морщин заметно не было. Светлая кожа, как у всех рыжих, зелёные глаза – пугливые, нерешительные… Только взгляд странный – словно боится меня, словно пересиливает себя, чтобы смотреть. Но всё‑таки смотрит. И странно так смотрит – с неподдельным интересом, изучающе, словно и хочет смотреть, и не хочет одновременно…

– Я думаю, вдруг поможет в поисках то, что Гриша мне рассказывал, – робко произносит она, не сходя с места и опустив глаза в пол.

– Нам сейчас каждая мелочь важна, – говорю несомненное, обычное в таких случаях, а сам почему‑то взгляд от неё оторвать не могу. И думаю о том, как в одном человеке сочетаться может такая яркая, такая вызывающе красивая внешность и робость, неуверенность в себе? Современные женщины, хоть мою Инну взять, цену себе знают и умеют пользоваться своими плюсами. Нет, Изотов, не зависай на ней снова! Ты что, бабы не видел? Как дикарь в самом деле!

Но уговоры не помогали – я снова смотрел, снова любовался изгибом губ, тем, как соблазнительно они двигаются, когда она говорит, как в глубине её рта виднеется кончик розового язычка…